Естественно, некоторые города играли большую роль, чем прочие, причем не из-за численности эмигрантского населения, хотя определенная «критическая масса» была в любом случае необходима. Очагами притяжения являлись энергичные и творчески активные люди, которые, несмотря ни на что, продолжали вносить вклад в развитие русской культуры, и те печатные органы, которые имели достаточно средств для распространения своих изданий. Центрами Русского Зарубежья были Берлин, Париж, Прага, Харбин, в меньшей степени и в течение более короткого времени — Белград, Рига и София. Возникновение подобных центров стало возможным также благодаря значительной русской аудитории, готовой и стремящейся к восприятию культурных ценностей, создаваемых их товарищами по изгнанию. Большое число русских проживало в Балтийских государствах, Польше и Румынии, но они были лишены преимуществ, которые создают излучающие энергию большие города. Так же дело обстояло в Югославии, Греции, в сельских поселениях Болгарии и Чехословакии, в небольших группах русских, работавших во французской, бельгийской или германской провинциях. Однако практически везде русские эмигранты жаждали читать, смотреть, слушать произведения, созданные представителями диаспоры. Русское Зарубежье сохранило черту, характерную для дореволюционной России, где лишь столицы и небольшое число других городов (например, Киев и Одесса) создавали тот культурный потенциал, который воспринимался затем на бескрайних просторах российской провинции.
Мы обрисовали особенности культурной жизни и творческие возможности «России за пределами России». В последующих главах мы сосредоточим внимание именно на этом аспекте истории русской эмиграции. Некоторые моменты будут исключены из нашего повествования. Какие и почему?
Русская диаспора возникла в результате политических изменений, произошедших в России после длительной мировой войны, радикальной политической революции, кровавой гражданской войны, и есть, казалось бы, все основания предположить, что Русское Зарубежье должно было сосредоточить основное внимание на политических проблемах и политического же свойства предрассудках. Это, однако, верно лишь в самом общем смысле. Единственное убеждение, разделявшееся всеми без исключения эмигрантами, кто хоть на миг задумывался о политике, — это абсолютное неприятие большевистского режима. Но даже и это утверждение верно лишь отчасти, поскольку с течением времени некоторые эмигранты смирились с фактом существования этого режима и даже начали усматривать в нем некоторые позитивные моменты (например, разжигаемый Сталиным великорусский национализм). Эта «реакция отторжения» новой России составляла лишь внешний фасад политических взглядов эмиграции. Преобладающее большинство было настолько занято борьбой за выживание, что просто не могло позволить себе «роскошь» непосредственно и серьезно участвовать в политической деятельности. Стойкие антибольшевистские настроения подогревались ностальгическим национализмом, который, впрочем, проявлялся открыто лишь в редких случаях. Вместе с тем эмигранты не проявляли заметного интереса к политическим программам и с подозрением относились к политическим партиям. В еще меньшей степени они обнаруживали заинтересованность или осведомленность в том, что касалось политической жизни принявших их стран, за исключением тех моментов, которые непосредственно влияли на их правовое или экономическое положение.