в Париже. Его критика марксистского социализма с точки зрения социальных прав, его идеи относительно новой системы прав собственности в условиях либеральной демократии составили заметный вклад в развитие общественной и политической мысли 20 —30-х гг. и по сей день могут представлять практическую ценность. Интерес к этой проблематике развился у него под влиянием его учителя Л. Петражицкого и русской школы психологического правоведения, существовавшей в эпоху Серебряного века. Позднее Гурвич обратился к занятиям социологией, где развивал направления, во многом опиравшиеся на формализм и структурализм, впервые возникшие в теории литературы в период Серебряного века.
Как уже говорилось выше, представителям гуманитарных дисциплин было нелегко продолжать творческую деятельность в иноязычной, отличающейся иной историко-культурной традицией среде. В этой главе я упомяну лишь об одной отрасли гуманитарных знаний, которая тесно связана с философией, — о лингвистике. До своего отъезда в эмиграцию в 1920 г. князь Н. Трубецкой был активным сторонником новых направлений в философии, которые утверждали, что языковая практика находится в зависимости от особого духовно-антропологического контекста и роли символов в данном обществе и в данной культуре. Структуралистские штудии Трубецкого совпали с интересами его коллеги, тогда еще студента, Р. Якобсона, который исследовал роль систем символов и их сочетания со звуковыми образами в процессе создания поэтического произведения. Примеры черпались из творчества поэтов-символистов и постсимволистов (например, Маяковского). Трубецкой стал основателем структурной лингвистики, которая развивалась в рамках основанного им в Праге (до того, как он получил кафедру в Вене) Лингвистического кружка.
Совсем не случаен тот факт, что Н. Трубецкой вместе с тем явился одним из отцов-основателей евразийства — единственной новаторской (несмотря на свой синкретизм) историко-философской доктрины, возникшей в Русском Зарубежье. Учение евразийцев подчеркивало культурную уникальность территории, лежащей между Центральной Европой и Тихим океаном, — уникальность, коренящуюся в общих структурных чертах климата, географии, языков и, наконец, того, что сейчас называется менталитетом населявших эти земли народов. Евразийцы отстаивали примат духовных элементов в историческом процессе, — тех элементов, которые находили свое отчетливое выражение в лингвистических особенностях народов или культур. Впоследствии Р. Якобсон порвал с евразийством и сосредоточил свое внимание на формальных и структурных элементах, лежащих в основе как поэтического, так и повседневного языка, — поэзии, отражавшей наиболее «примитивные» или первичные в генетическом смысле сущностные аспекты языка. Переехав из Праги в Швецию, а затем в Соединенные Штаты, Якобсон стал ведущим теоретиком и практиком в области формальной литературной критики и структурной лингвистики на Западе. Вместе с тем он был и всегда оставался «гражданином» Зарубежной России не только в силу своего происхождения, но и благодаря своему постоянному, продолжавшемуся всю жизнь, исследовательскому интересу к русской поэзии и к общеславянскому наследию. Он принимал участие в работе различных научных учреждений эмиграции, ведя в них преподавательскую деятельность и публикуясь в русских изданиях.