Можно предположить, таким образом, что самоцензура, практикуемая людьми в отношении собственной повседневной жизни, объясняется осознанием собственной невыносимой убогости, равно как и ощущением, возможно неосознанным, но непременно хотя бы один раз испытанным, что все настоящие возможности, все желания, подавлявшиеся системой общественных отношений, всё это время были здесь, а вовсе не в специализированных занятиях и развлечениях. Иными словами, осознание масштабов богатства невоплощённой энергии повседневной жизни неразрывно связанно с осознанием убогости господствующего способа организации этой жизни: само осязаемое присутствие этого нетронутого богатства заставляет на контрасте определить текущую повседневную жизнь как тоскливую тюрьму; и, как следующий шаг, отрицать существование этой проблемы.
В таких обстоятельствах уходить от политических вопросов, поставленных самой убогостью повседневной жизни, значит скрывать от себя всю глубину требований относительно её возможного богатства; требований, в результате которых как минимум заново была бы изобретена революция. Причём вполне можно бежать от политики на этом уровне и одновременно быть активистом Объединённой социалистической партии>5 или вдумчиво читать “L’Humanité».
Всё зависит именно от того, на каком уровне мы не боимся ставить перед собой вопрос: как мы живём? Что нас в жизни устраивает? Не устраивает? И чтобы при этом не дать себя смутить всей окружающей рекламе, убеждающей нас, будто можно быть счастливым оттого, что Бог существует, или от зубной пасты Колгейт, или благодаря НЦНИ.
Кажется, термин «критика повседневной жизни» может и должен идти об руку с обратным: критикой, которую повседневная жизнь безапелляционно обращает на всё, что ей безнадёжно чуждо.
Вопрос использования технических достижений в повседневной жизни и не только – это именно политический вопрос и никак иначе (а те из существующих технических средств, которые были внедрены, на самом деле отбирались в соответствии с задачей поддерживать господство одного класса). Когда нам встречаются образы будущего, распространённые в научной фантастике, в которых межгалактические приключения соседствуют со всё той же материальной убогостью и архаичным морализмом повседневной земной жизни, это всегда означает, что в таком будущем всё так же существует класс специалистов по власти, держащий в своём услужении толпы рабочих на заводах и офисах; и что все межгалактические приключения – лишь выбранное этими управленцами предприятие, ещё один метод развития их неразумной экономики, апогей специализированной деятельности.