После нашего с ней разговора об истинном союзнике и настоящей любви что-то во мне изменилось, точнее, я начал что-то менять, размышляя, вспоминая и предполагая. Я заглядывал в себя, в прошлое сквозь века, а затем думал о том, каким бы могло быть будущее. И к своему удивлению, обратил внимание на то, что на самом деле снова сам я запрещаю себе быть счастливым, хотя у меня для этого все есть или, по крайней мере, есть главное. И тогда я сокрушался, говоря себе: «Почему? Как мог я быть так глуп? Столько времени своего счастья я упустил, сам отвергая его!» А все потому, что я понял: для моего счастья мне не нужно ждать чего-то от кого-то. Ни я, ни кто-либо другой не знаем и никогда не узнаем, что на самом деле чувствуют другие, ведь порой мы не можем понять даже собственных чувств. Но это пустое стремление зачастую может сделать нас несчастными. Я понял, что, если я вижу свое счастье в глазах Сольвейг, это не значит, что она должна видеть в моих то же самое. Вообще никто не должен тебе ничего, ведь в этот мир мы приходим сами и уходим в одиночестве. И только от нас самих зависит, будем ли мы ощущать себя счастливыми или несчастными.
Я отпустил ее. Мою Сольвейг. И увидел, как необычайная легкость, заметная, возможно, только мне, появилась в ее движениях, а в волосах ее играл едва уловимый ветер, что окрыляет и придает сил.
В моих глазах Сольвейг стала прекраснее, чем когда-либо прежде. И при этом мое сердце не щемило, когда я смотрел на нее, как это бывало раньше. Она перестала быть для меня какой-то недостижимо далекой. Я открыл ей свое сердце, ей такой, какая она есть, не ожидая от нее ничего. И тогда Сольвейг стала наконец его частью.
Я почувствовал невероятную радость, она наполняла меня всего. И теперь в каждой минуте, проведенной вместе, рядом, чувствовал не только то, что мы разделены чем-то незримым, но еще и то, что я полностью принимаю ее и при этом открываю себя для нее.
Мне стало уютно с ней, а ей, уверен, стало легче со мной. Ведь наверняка она ощущала это немое требование, а может быть, даже чувствовала себя несчастной оттого, что не в силах на это требование ответить. А еще хуже, если чувствовала, что я не принимаю ее такой, какая она есть. Что жду, чтобы она изменилась и была такой, как нужно мне. Ведь без этого я несчастен. Получается, я еще и взваливал на нее ответственность за мое счастье. А ведь я не мог осознать, что для счастья нужно ей самой.
Но главное, что я понял, – это то, что, пока ты сам не достигнешь своего счастья, вряд ли ты сможешь в полной мере одарить им других. Я понял, что стремиться к своему счастью – это не эгоизм. Это необходимость, чтобы не делать несчастными тех, кто рядом. Не обвинять их, не ждать, не требовать.