– Да знаю я… – снова закрыл майор уставшие глаза. – Только никого там нет…
– А если тот охотник? Что, если он рецидивистом стал, безнаказанно людей губит? И второго своего товарища убил?
Почему-то майору совсем не верилось в правдивость теории лейтенанта, которую он уже не раз доносил до сведения начальника. После того как в оленеводческой сторожке пропал последний охотник и его избушка пришла в запустение, майор был почти уверен, что все эти проклятые браконьеры сгинули сами, по глупости, по естественным причинам, и навязчивое толкование лейтенантом одного и того же его раздражало.
Дабы продемонстрировать людям хоть какое-то подобие эмоциональной вовлечённости, майор тяжело вздохнул, провёл ладонью с характерным звуком по двухдневной щетине, обхватив подбородок. Затем поднял свои маленькие невыразительные глаза на лейтенанта:
– Ну и вот и езжай, проверяй!
– Я тоже поеду! – вскочила Соня, стараясь принять как можно более серьёзный вид. – Я не могу сидеть здесь одна, может он, тот, испугается, если…
Майор не стал дослушивать и безразлично махнул рукой, лишь бы только эти двое поскорее убрались из его кабинета.
Тёплые апрельские лучи грели воздух и стремительно топили остатки снежного накатанного зимника, петляющего между хвойными холмами. Полицейский вездеход с двойной осью с хрустом месил серые песочные ошмётки снежной каши.
Чем ближе был к Соне этот проклятый заброшенный посёлок, тем сильнее билось её сердце. Богатое воображение красочно рисовало десятки сцен встречи с измученным Олегом.
«Где он там? Как он там? Живой ли он вообще? К чёрту всё, его надо скорее спасать».
Чтобы не дать слезам снова побежать из глаз, Соня подумала о похитителе и от злости заскрипела зубами. Сейчас она жалела о том, что у неё нет с собой никакого оружия, и что с ней поехал только один единственный младший лейтенант, у которого, наверное, и пистолет табельный разряжен, а когда он последний раз из него стрелял, он и сам, похоже, не вспомнит.
Через полчаса пути машина скрипнула тормозами и остановилась на грязной обочине, за снежной насыпью которой открывалось отвоёванное у густой тайги обширное поле. На его окраине, у самой кромки леса уже бушевала вскрывшаяся из-подо льда холодная и бурная река. На гладкой, занесенной площадке виднелись чёрные стены покосившихся толевых хижин и загонов, срубленная из лиственницы и почерневшая от времени изба.
– Мда, всё же нет здесь никого… – пробормотал лениво Иван, вглядываясь в белое, ещё не потаявшее снежное поле. – Жил когда-то Мирон, охотник, да он уж давно… Эй!