Соня уже не слышала Ивана. Она открыла дверь и бросилась через сугробы тугого и тяжёлого снега к посёлку, ожидая самого страшного, позабыв обо всём вокруг.
– Стой! – закричал ей в спину Иван. – Дура… – сказал он сквозь зубы, взял из бардачка кобуру, протокольную папку и побежал следом.
Уже у самого посёлка лейтенант нагнал девушку и крепкой рукой трухнул за плечо для острастки.
– Да, смотрите же, смотрите, вон там! – нетерпеливо, трясущимся сиплым голосом сказала Соня и показала в сторону срубленной избушки. От крыльца дома в сторону реки в снегу была протоптана тропинка. За одним из прибрежных домиков было уже потухшее, быть может, даже вчерашнее, кострище. Рядом с кострищем лежала перевёрнутая кверху дном деревянная лодка, щели которой были обмазаны свежей смолой, выплавленной из ободранного со стен домиков толя.
Не произнося ни звука, Иван жестом велел Соне замолчать, пристегнул к своему поясу кобуру и на всякий случай расстегнул ремешок. Стараясь не поддаваться иррациональному и, может быть, даже напрасному страху, лейтенант вышел на тропинку, поправил фуражку и увернно пошёл к крыльцу. Остановившись в стороне от двери, Иван осторожно, но настойчиво постучал. Никакого ответа не последовало. Подождав немного, полицейский толкнул с силой дверь, которая была открыта и держалась только на войлочном уплотнителе, и вошёл в сени. Простояв секунду на месте, Соня кинулась следом.
В темноте её глаза, толком не успевшие привыкнуть, не смогли ничего увидеть кроме тонкой полоски света, которая сочилась через дверь, ведущую в освещенную комнату. Лейтенант взялся за ручку комнатной двери и рванул её на себя. В этот момент из комнаты раздался оглушительный хлопок, от которого у Сони зазвенело в ушах. В ту же секунду она почувствовала, как в её лицо сильным напором брызнула аэрозоль из размозжённой головы Ивана. Из судорожно дёрнувшейся руки лейтенанта выпала кожаная папка, и его тёмный силуэт в пороховом дыму, освещённый ярким солнечным лучом, повалился на колени. Упасть навзничь ему не позволила крепкая рука в толстой меховой шубе, которая подхватила тело за грудь и аккуратно наклонила к себе.
– Чш-ш-ш, тихо. Тихо, – убаюкивающе произнёс Ефрем и откинул на пол разряженную двустволку. Он резко прильнул своим бородатым лицом к тому месту, где только что у сержанта была голова, и с жадностью стал схлёбывать с гортани фонтанирующую кровь, слизывая языком и отрывая зубами висящие с оставшегося черепа ошмётки.
Соня даже не успела закричать. От ужаса она громко всхлипнула, выбежала на крыльцо и только потом уже дала волю чувствам и бросилась через поле обратно к машине.