— И это все, что ты хотел поведать?
Прохор только развел руками.
— Так какого же черта ты разинул пасть? У меня нет времени выслушивать твою болтовню. Или выкладывай все, что знаешь, или вон отсюда!
— Что ж тут выкладывать… Бородач, который подтвердил бы, кто я и как попал в старосты, далеко отсюда, а мои слова стоят для вас, видимо, меньше собачьего лая. Об одном бы только просил: не полагайся, человече, лишь на свои чувства, послушай, что говорят обо мне крестьяне. Они же не первый год меня знают. А человеку, даже великому и мудрому человеку, свойственно ошибаться. Хочу, чтобы моим судьей был народ.
Упоминание о Бородаче несколько отрезвило Ефрема, у него даже мелькнула мысль, что этот Кныш и в самом деле партизанский ставленник. Но только на миг мелькнула. Он вспомнил, что содеяли каратели в погребе с посланцами Бородача, и выкрикнул с ненавистью:
— Не тебе меня учить, как жить на свете.
Прохор скорбно усмехнулся, покачал головой и повернулся к выходу. От порога бросил:
— И все же, вижу, никакой ты не батько Калашник.
— Ну, ну, полегче на поворотах!.. Кто же я, по-твоему?
— На бандюгу больше похож, — отрезал Кныш и вышел.
— Блюдолиз немецкий! Гад ползучий! Думал, я так и раскисну от твоих небылиц?.. Не на того нарвался.
Взбешенный Ефрем подошел к окну, за которым уже протирало ясные глаза утро. Распахнул раму с намерением позвать Артема и рассказать о Кныше, но передумал.
Под ветвистыми вязами у дороги, где скорбно зиял темный провал ямы, толпились крестьяне. Стоя с непокрытой головой на холмике сырой земли, Артем произносил речь, поднимая время от времени над головой плотно сжатый кулак. Сквозь всхлипывания и женские стоны до школы доносилось:
— …Зловещая и насквозь преступная цель! Беспощадным террором и неслыханными репрессиями гитлеровцы стремятся сломить нашу волю к борьбе, убить веру в победу. Но они забывают при этом святую истину: никакими виселицами и пытками невозможно превратить в раба того, кто хоть раз дохнул воздухом свободы. Кровавые расправы и страшные пытки только усиливают нашу ненависть к врагу, утраивают наши силы в борьбе. Жертвы фашистского произвола зовут всех честных людей к мести. Именно в этом должен каждый из нас видеть свою первую, свою священную обязанность!..
«Ну и мастак на речи! Как по писаному шпарит, — даже позавидовал Одарчук Артему. Но в последующую минуту его кустистые брови сошлись вместе. — Сам речи произносит, а я сиди тут… Неужели его уж так интересуют эти пьяные ублюдки? Разговор с ними может быть только один: короткими очередями из автомата!..» Чтобы быстрее избавиться от неприятного поручения, он, не поворачивая головы, крикнул: