По вечерам Макс писал. Он относится к литературе как к сожительнице, с которой останется до конца дней. Романтики Максим давно не ждал.
Но, несмотря на это, текст любил его. Любил за внимание к деталям. За бережливость и за точность имен. Ведь даже садясь писать копеечные отзывы для интим-салона, Макс во всех подробностях представлял людей, чьими голосами будет говорить.
Прежде всего он придумывал имя и возраст. Сразу понимал, женщина это будет или мужчина. Потом возникали особенности речи, сначала устной, а потом и письменной — мягкие окончания, неправильные ударения, дурацкие фразочки, запятые после пробела — все то, что за годы нарастало на человека и делало его живым.
Вслед за этим становилась ясна история. Она проступала в темной комнате Макса, как изображение на фотобумаге. Оставалось только развесить фотографии сушиться, выслушать придуманного человека и записать его гневные, забавные или полные тоски комментарии.
Ближе к ночи позвонил Павлик и позвал кутить. Максиму кутить не хотелось, но и писать про виды латекса было тошно. Поэтому он взял длинный французский батон и, будто вооружившись шпагой, пошел к мостам.
Макс прошел по булыжной мостовой, которую звал Мурашкина, и сел на парапет у воды. Он задумчиво жевал, наблюдая за неподвижностью моста.
Из реки показалась русалка. Ее кожа походила на внутренности картофельных очисток. Волосы были как длинная линялая мишура, совсем не то что у русалки из мультфильма. К губам прилипла чешуйка.
«Наверное, если жить с русалкой, — подумал он, — то по всей квартире будут не только волосы, но и чешуя».
— Угостишь? — Русалка указала на батон.
— Конечно.
Она взяла и понюхала.
— Сухой. Так приятно, когда внутри тебя есть что-то сухое. У вас ведь наоборот, да? — Не дождавшись ответа, она снова спросила: — Выпить хочешь?
— Пожалуй.
— Подержи, только не уходи. — Она вернула круглый батоний хвост и скрылась под водой.
Макс остался совсем один. Он размышлял о том, сложно ли жить с русалкой и какие счета будут приходить от Водоканала.
— Вот, — она протянула бутылку вина, заросшую илом, — мне такое без надобности.
— Как тебя зовут?
— Не знаю.
— Хочешь быть Невкой?
— Невкой? А малой или большой?
— Всякой.
Она аккуратно, как-то не по-человечески, надкусила батон мелкими острыми зубками:
— Хочу.
Они еще немного посплетничали о мостах. Она доела батон, а он допил вино.
— Я пойду, пожалуй.
— Спасибо. За хлеб и за имя.
Она по-рыбьи открыла рот в нерешительности.
— Хочешь, секрет скажу? Про тебя. Про вообще всех.
— Давай.
— Вы все снитесь котам. И чем лучше им спится, тем лучше у вас жизнь.