Базилевский: В связи с тем обстоятельством, что в лагере для русских военнопленных, известном под именем «Дулаг 126», существовал чрезвычайно жестокий режим, при котором военнопленные сотнями ежедневно умирали, в силу этого обстоятельства я старался по возможности всех, по отношению к кому можно было найти повод, освобождать из этого лагеря. Вскоре я получил сведения, что в лагере находится известный в Смоленске педагог Георгий Дмитриевич Жиглинский. Я обратился к Меньшагину с просьбой возбудить ходатайство перед германской комендатурой Смоленска, в частности перед фон Швецем, об освобождении Жиглинского из лагеря…
Меньшагин сказал на мою просьбу: “Что же, одного спасём, а сотни всё равно будут умирать”. Однако я все-таки настаивал на ходатайстве. Меньшагин после некоторого колебания согласился войти с таким ходатайством в немецкую комендатуру.114
Базилевский показал, что Меньшагин со слов оккупантов говорил про их намерения казнить польских военнопленных. И две недели спустя, т.е. в конце сентября Меньшагин сообщил, что поляки уже расстреляны.
В своих мемуарах Меньшагин отреагировал довольно странно:
И этот Базилевский сказал, что об убийстве поляков он узнал от меня, что в [19]41-м году он узнал, что в плен попал и находится в немецком лагере в Смоленске его знакомый Кожуховский. И просил меня, не могу ли я похлопотать об его освобождении. Я, дескать, охотно согласился на это, написал ходатайство и сам понёс в комендатуру. Вернувшись из комендатуры, я сказал: “Ничего не выйдет, потому что в комендатуре мне объявили, что все поляки будут расстреляны”. Через несколько дней, придя оттуда, я снова ему сказал: “Уже расстреляны”. Вот те данные, которыми располагал Базилевский.
Эти сведения, сообщённые Базилевским, совершенно не соответствуют действительности. Случай его ходатайства за Кожуховского действительно имел место в августе 1941 года. И я возбуждал ходатайство об его освобождении, и через дня три-четыре после этого ходатайства Кожуховский лично явился, освобождённый, и находился в Смоленске после этого, имея свою пекарню все время немецкой оккупации города, а впоследствии я его видел в Минске в [19]44-м году, где он точно так же имел кондитерскую. Кожуховского этого я лично знал, так как он проходил свидетелем по делу хлебозавода № 2, разбиравшемуся Смоленским областным судом в марте 1939 года.115
Редакторы воспоминаний Меньшагина отмечают: никаких документальных сведений о Кожуховском нет, зато имя упомянутого Базилевским Жеглинского (с буквой «е» вместо «и») хорошо известно. Из нацистского лагеря Жеглинского освободили, несомненно, благодаря усилиям Меньшагина. Жеглинский участвовал в советском подполье, был разоблачён и расстрелян гитлеровцами в сентябре 1942 года