— Ты бессчувственный ублюдок и сволочь! — такими словами распрощалась с ним одна из его подружек, отчаянно пытавшаяся воззвать к его душевной эмпатии, к которой, как ему стало казаться с некоторых пор, он и вовсе утратил всяческую способность. К ее чести будет сказано, она действительно любила его… он же лишь позволял ей любить себя, и пока той этого было достаточно, все у них было как будто бы хорошо. Пока ей было этого достаточно…
На тот момент, когда Доминик по воле судьбы познакомился с Ванессой, у него были недолгие отношения с хорошенькой японкой, вызывающей смутный, едва теплющийся отклик в его душе — она любила читать, и он заставлял ее делать это вслух, хотя ее выученный английский лишь усугублял его тоску по родине и… по мне? Нет, в это ему уже не верилось — разве можно любить кого-то так долго, циник в его душе не мог и мысли такой допустить. Однако, родная речь в Ванессиных устах звучала как музыка, и Доминик невольно этой музыкой заслушался… тем более что «певица» была премиленькой, восторженной и явно в него влюбленной. Ничего нового, если подумать (он знал, что нравится женщинам), но смутная мысль о возвращении домой с помолвочным кольцом на пальце неведомым образом была ему приятна… Почему, он не хотел и допытываться — просто позволил еще одной девушке попытаться сделать его чуточку счастливее. Возможно, у немки это выйдет лучше, чем у чуждой его менталитету японки!
Так он и оказался снова в Германии… Так он снова и встретил меня!
… И вот он гладит мои волосы, мысленно наслаждаясь каждым всплывающим в голове воспоминанием о прошедшей ночи: о том, как упоительно было целовать любимое тело, стонущее под его несмелыми ласками, как незабываемо трогательно было снова почувствовать себя юным, неопытным любовником, впервые касающимся женщины — Джессика как будто бы вернула ему молодость и его прежнего, того восторженного и уверенного в себе парня, которому казалось, весь мир падет перед его ногами, стоит ему только захотеть. Он и забыл, каково это быть этим восторженным парнем… и теперь, вспомнив, больше не хотел быть другим.
В последний раз коснувшись губами моего обнаженного плеча, он поднимается с постели и надевает свою аккуратно сложенную на стуле одежду. Он знает, что должен сделать и сделает это незамедлительно…
Доминик хочет выскользнуть из нашей квартирки незамеченным, но все-таки сталкивается с Евой, которая смотрит на него слегка прищуренными, всепонимающими глазами: она знает, что произошло этой ночью между ним и ее матерью, и это знание о ее знании заставляет Доминика смущенно отводить глаза — он еще не свыкся с мыслью, что я принадлежу ему, что то, что произошло между нами этой ночью было настоящим и непреходящим.