Всю обратную дорогу домой мы с Паулем напряженно молчим, но это не значит, что и мысли в моей голове столь же безмолвны и не метутся ополоумевшими банши из одного нейрона в другой…
Зачем Доминик взялся помогать мне, тем более сразу же после моей дерзкой дневной выходки?
Или он помогал не мне, а брату?…
Это более вероятно.
Зачем он вообще вмешивается в мою жизнь? Я не хочу… хочу… не хочу этого… Сама не знаю, что за разброд царит в моих накрученных до предела нервах.
Две темные фигуры ждут нас на лавочке около дома, и тень поменьше, завидев меня, срывается с места и кидается мне в объятия с захлебывающимся рассказом:
Мама, мы с дядей Ником ели мороженое! Он сказал, что я могу выбрать любое, какое только захочу, и я выбрал клубничное, шоколадное и фисташковое, а дяда Ник взял карамельное — он сказал, что это его любимое, — мой сын рывком набирает полную грудь воздуха и продолжает: — А потом мы устроили соревнование, кто быстрее все съест… и я выиграл! Дядя Ник сказал, что я оказался быстрее ровно на две целых три десятых секунды… Жалко, что тебя с нами не было, — заключает мальчонка, в темноте не замечая тихих слез, бегущих из моих глаз. Слез облегчения, должно быть… Я только треплю сына по его холодной мордашке и говорю, что если уж Элиас разболеется после этого «холодного» соревнования ангиной, то лечить его придется все тому же дяде Нику, а потом обращаюсь к Паулю с просьбой завести мальчика в дом.
Тот смотрит на нас с Домиником опасливым взглядом, должно быть, понимая, что я слишком на взводе и потому простить его брата, не устроив ему хорошую взбучку, у меня не получится. Но все же покорно скрывается за дверью подъезда…
Никогда больше не смей так делать! — в сердцах кидаю я Доминику, неясной тенью проступающему в ночном полумраке, и тычу пальцем в его грудь. — Никогда, слышишь? Ты хоть представляешь, что я из-за тебя пережила?! У меня чуть сердце не остановилось от ужаса… Я себе такого напридумывала, что и встрашном сне не приснится. И все из-за тебя…
Дышу так рвано и натужно, словно стометровку пробежала, а сама даже не уверена, что тому виной: возмущение из-за исчезновения сына или само присутствие Доминика, с которым мы впервые после его исчезновения остались наедине.
Извини, не думал, что мы так задержимся, — покаянно произносит призрачная тень, и обычность ее голоса даже удивляет меня. — Я должен был лучше рассчитывать время.
Извини?! — продолжаю я все тем же возмущенным голосом. — По-твоему, после трех лет отсутствия и последующего упорного молчания… нет, даже не молчания, а полного игнорирования меня, словно я какое-то пустое место, теперь достаточно сказать простое «извини» и все разрешится само собой?