В то, первое утро он тоже встал и подошел к окну — окно выходило на улицу Кинг Джордж в самом ее шумном месте, теперь место стало не просто шумным, всю проезжую часть запрудили толпы народа; не только религиозные; тысячи людей, которых вчера никто не заподозрил бы в религиозных чувствах, стояли под окнами Большой синагоги и ждали явления Мессии. А он смотрел на улицу из-за приспущенных штор и не решался явить свой лик. Он был Мессией, он знал предназначение, но не проникся им до конца, он еще боялся сам себя и того, что сделал.
Когда в комнату почтительно вошел Главный ашкеназийский раввин и, глядя Илье Давидовичу в глаза, почтительно протянул лист с текстом, только что переданным факсом из Нью-Йорка, интуиция (или голос свыше?) сразу подсказала ему содержание послания. И он не ошибся — к собственной радости, закипевшей в душе мгновенно, будто молоко на жарком огне. К Месии обращался Любавичский ребе. Послание было кратким, но решительным, и не оставляло места для сомнений.
С того утра прошло почти полгода. Сто семьдесят два дня, если быть точным. Мессии не нужно было считать, он и так это знал. Как и многое другое, неожиданное для него самого.
А если бы Любавичский ребе не смотрел телевизор? — в который раз спросил себя Илья Давидович. — Он, как еще половина людей на земле, воспринял сигнал включения программы. А если бы старик был принципиальным противником телевидения и радио, как умерший несколько лет назад ребе Шнеерсон? И газет не читал бы — в газетах текст моей речи был опубликован. Нет, все равно… Ему так или иначе в точности сообщили бы, что говорил в Иерусалиме претендент на роль Мессии. Код включил бы программу.
Текст моей речи. Конечно, моей. Я говорил ее, а не Илья Купревич. Я. Где этот Илья, который заварил кашу? Нет его. С того вечера и нет. И что же? Я и без него справляюсь. Все идет так, как сказано в Талмуде. Точно так. Я — Мессия.
Наверняка все было предначертано. Тот камень — не Илья же его создал, в конце-то концов. И то, что я окажусь в Иерусалиме. И ешива. И то, что встречу Купревиича, который, будучи всего лишь посланцем, сообщит мне коды. Мне. А не кому-то. Все предначертано, и нечего сомневаться. Просто, когда утром просыпаешься и спросонья не понимаешь, где находишься, и на потолке ищешь привычную трещину, проходящую из угла к центру, и не находишь, и видишь вместо лампочки семирожковую хрустальную люстру… Но сразу спохватываешься и пробегаешь мысленно все события, память очищается от ночных кошмаров, и тогда понимаешь, и уже не нужно себе внушать: я — Мессия. Я. Голос поручил мне эту миссию, не спрашивая, справлюсь ли. Значит, он должен повести меня. Подсказать.