Я оставляю в стороне практически все внешние события, упоминая о них в тексте лишь в том случае, если они имели прямое отношение к переживаниям Мессии.
Кстати, даже в ортодоксальной литературе отмечается, что Второй этап перехода начался в день посещения Мессии Патриархом Московским и Всея Руси Алексием. Канонические тексты поддерживают мнение о том, что именно богоугодная беседа Патриарха с Посланцем привела к новому Божественному откровению. На деле, как я полагаю, попросту включилась следующая стадия программы — и вовсе не содержание беседы было тому причиной. Возможно, катализатором оказалось нечто, произнесенное во время беседы. Возможно — нет.
Программа генетических изменений, включенная И. Д. К., работала в теле Мессии, естественно, чище и быстрее, приводила к переходу от стадии к стадии раньше, чем сам Мессия успевал эти скачки осознать и — тем более — перевести их в вербальные коды с тем, чтобы передать всем остальным людям. И.Д.К., участвуй он в этом процессе, провел бы все стадии, надо полагать, более эффективно. Но миссия И. Д. К. оказалась иной. Кто, в конце концов, скажет, что важнее: быть разведчиком, исследующим Цель, или полководцем, ведущем к этой Цели всю армию?
Не мы выбираем себе роль, но нас выбирают на роль обстоятельства. Можете называть это волей Бога, если такой подход представляется вам более соответствующим вашим главным аксиомам.
* * *
Помолившись, он почувствовал себя духовно очищенным, будто принял холодный душ после тяжелого рабочего дня. Ощущение было именно физическим, хотя и связанным с духовной сущностью, а не с телесной оболочкой. Он много раз пытался объяснить себе этот феномен: почему, кроме обретения душевного спокойствия, молитва давала еще и ощущение легкости в теле, ясности мысли, силы и молодости — так он бежал домой после тренировки в спортклубе общества «Буревестник», когда был еще студентом и полагал, что если Бог существует, то в наш век ракет и телескопов очень непросто найти облако, где Творец мог бы усесться, расправив хитон.
Трапеза прошла, как обычно — благословение, хлеб, вино, легкая еда, он не любил с утра перегружать желудок, а с некоторых пор боялся материальной пищей уничтожить новое для него ощущение готовности к великим делам.
На некоторое время его оставили одного, и, сидя на жестком стуле у окна, он просмотрел утренние газеты. Это была не столько привычка, сколько способ самоконтроля. Обо всем, что писали в прессе, он знал — знание рождалось само, всплывало из памяти подобно воспоминанию о чем-то, давно закончившемся. Дежа вю?