— Как тебя зовут? — спросила Дина.
— Яна.
— Сколько тебе лет?
— Когда меня убили, было девятнадцать.
— Тебя… убили?
— Вот, — Яна расстегнула две верхние пуговицы на сарафане. Под левым соском на коже кто-то красным фломастером нарисовал мишень — две концентрические окружности. — Пуля попала сюда. Я ничего не успела понять. Меня будто вытолкнули, и я увидела себя сверху — я лежала и смотрела мне в глаза, и ничего уже не видела. А они даже не убежали. Постояли, поговорили друг с другом. Я смотрела сверху, и мне не было ни больно, ни страшно. А потом меня позвали и подвели трубку, я пошла по ней — на свет, свет приближался, и я побежала. И оказалась здесь. И все.
— Здесь живут мертвые? Почему — только женщины? Я ничего не понимаю, — пожаловалась Дина. — У меня сын остался в Ир-Ганим.
— Где это?
— В Иерусалиме. Подожди, ты сама откуда? И когда тебя… Ты ведь помнишь число.
— Конечно, — Яна улыбнулась. — Я из Кракова. Последний мой день — седьмое мая тысяча девятьсот пятьдесят девятого. От рождества Христова.
— Господи! — Дина не сумела сдержать крика. — Ты здесь уже почти сорок лет?!
— Да? Так долго?
— За что тебя…
Яна задумчиво смотрела поверх головы Дины.
— Я их обманула. Хотела все забрать себе. Думала — успею смыться. Дурой была — от них не смоешься. Достали.
— Кто достал? Почему?
Яна покачала головой.
— Это — мое, — сказала она. — В этом мне нужно разобраться самой. Я не привыкла.
— И все эти женщины…
Яна внимательно огляделась по сторонам, будто впервые увидела женщин — тех, что протягивали ладони к струям воды, и тех, что тщетно пытались дотянуться, и тех, что, подобно самой Яне, стояли, прикованные к почве силой, которая, конечно, не была силой тяжести, а чем-то иным, как показалось Дине — силой морального запрета, например.
— У каждой свое, — сказала Яна.
Дина поднесла ко рту ладонь и укусила — стало больно, и на ладони остался след от зубов. Способ традиционный и нелепый. Разве в фантазии, создавшей этот странный мир, мы не можем испытать и боль? Разве ощущения света, страха, жалости менее реальны, чем чувство боли?
Она подумала, что если мир Стены реален, то реально и явление Мессии — ее мужа, ее Илюши, упрямого, готового на многое ради собственного и семейного благополучия. Если явление Мессии произошло, как ни нелепо представлять Илью в роли Спасителя, то предстоит воскрешение мертвых, и эти женщины, умершие где-то и когда-то, вернутся в реальность. И Яна тоже.
А она, Дина, которая из реальности вроде бы и не уходила? Можно ли вернуться, не уходя?
Может быть, ей назначен иной способ — умереть здесь, чтобы появиться там?