Швейцер чуть ли не с отчаянием говорит о своей тревоге: «Дух времени не дает человеку прийти в себя. На улицах больших городов вспыхивают световые рекламы; и, подобно тому как общество, достаточно богатое, чтобы осуществить свои замыслы, на каждом шагу оказывает на человека давление, заставляя его приобрести тот или иной крем для обуви или же кубики для бульона, точно так же ему постоянно навязывают определенные убеждения».
В начале 1932 года, проведя два года у экватора, Швейцер вновь приезжает на родину. Все будто переменилось: теперь на пути в Европу его сопровождали тревога и страх перед неизвестностью. 22 марта 1932 года Швейцер должен был произнести по просьбе общественности города Франкфурта-на-Майне торжественную речь по случаю столетия со дня смерти Гете.
Швейцер усматривал свою задачу не только в том, чтобы почтить память одного из величайших людей Германии, он ставил перед собой более обширную цель: показать, что драгоценнейшее сокровище каждой нации — ее мудрость. Из века в век поэты и мыслители Германии умножали это сокровище. Оно нетленно. Но оно может превратиться в мертвый капитал, если нация разучится пользоваться этим богатством и начнет презирать собственную мудрость. Тогда восторжествует грубая сила, и тяжкие страдания ждут этот народ.
Альберт Швейцер, французский подданный, ощущавший свою причастность к гуманистической немецкой культуре, видел, как сгущаются тучи над Германией, над всей Европой. Весной 1932 года, накануне пришествия фашистской ночи, он предостерегающе возвысил свой голос. Швейцер призывал к человечности, и этот его призыв — один из самых волнующих его заветов. Он призывал человечество защищать дух Гете, это бесценное наследие: «И вот спустя сто лет после его смерти вышло так, что силой событий и вызванной ими злосчастной материальной эволюции, пагубно сказавшейся на экономике, обществе и человеческом духе, сегодня материальная и духовная независимость каждого человека если еще не уничтожена, то, во всяком случае, находится под серьезной угрозой. Мы отмечаем столетие со дня смерти Гете в самый грозный час судьбы, который когда-либо знало человечество. В этот грозный час он правомочен говорить с нами как никакой другой поэт или мыслитель. Для нашей эпохи он самый вневременный из всех: у него нет ничего общего с духом, которым она живет. Но он дает ей наказ как самый современный из современников, потому что может сказать ей именно то, что ей необходимо услышать.
Что же он ей говорит?
Он говорит, что ужасную драму, разыгравшуюся ныне, можно прекратить лишь в случае, если наш век покончит с экономической и социальной магией, которой он предался, если он забудет заклинания, которыми сам одурманивает себя, и решится любой ценой вновь обрести естественное отношение к жизни.