Швейцеру ничего другого не оставалось, как кое-как переоборудовать под приемный покой старый курятник. Он не решился устроить врачебный кабинет в отведенном ему жилом доме. Сразу же по прибытии в миссию он убедился, что «физические недуги среди туземцев распространены не меньше, а даже больше», чем он предполагал.
Скоро отовсюду, в радиусе от двухсот до трехсот километров, как вверх, так и вниз по течению Огове и его притоков, к Швейцеру стали провозить больных. Первые же отчеты Швейцера «успокоили» всех, кто скептически смотрел на его предприятие: «Я еще не успел распаковать инструмент и лекарства, как меня уже осаждали больные».
Впоследствии Швейцер признавался друзьям, что больные туземцы поначалу с опаской приходили к нему. Им казалось невероятным, чтобы кто-то из белых добровольно выразил желание бесплатно лечить их и избавлять от страданий. И действительно, с тех пор как они впервые увидели белого человека, еще не было такого случая. Швейцеру не хотелось, чтобы его европейские друзья, которые обещали помогать ему и в дальнейшем, думали, будто он навязывает местным жителям свою помощь. Но очень скоро туземцы, обитавшие вдоль водных путей, с изумлением узнали от проезжих, что доктор помогает всякому обратившемуся к нему больному, даже если у того нет денег. И отныне в бывшем курятнике, а ныне больнице доктора Швейцера не было отбоя от больных.
То, что открылось взору Швейцера, казалось страшным даже ему — врачу. «Главным образом мне приходится иметь дело с малярией, проказой, сонной болезнью, дизентерией, фрамбезией>{25} и опухолями. Поразило меня обилие случаев пневмонии и болезней сердца. Много и урологических больных. В области хирургии встречаются прежде всего грыжи и слоновая болезнь»>{26}.
Особенно много хлопот доставляли Швейцеру грыжи: часто их приходилось немедленно удалять. Многие жители здешних мест умирали от ущемления грыжи. Скудное питание, а также действие содержащейся в пальмовом масле кислоты, разъедавшей стенки кишечника, вызывали его прободение. Трудно было в разгар напряженного приема амбулаторных больных все бросать, чтобы немедленной операцией спасти от верной смерти доставленного сюда в лодке, корчащегося от боли пациента с ущемленной грыжей.
Особенно нелегко было размещать оперированных и других пациентов, нуждавшихся в госпитализации.
Поначалу приходилось довольствоваться жалкой беседкой по соседству с курятником.
Наконец все же удалось разыскать несколько рабочих, чтобы соорудить барак из рифленого железа. К исходу осени «дом» был готов. Барак — восемь метров в длину и четыре метра в ширину — состоял из двух помещений по четыре квадратных метра: одно — для приема больных, второе — для операций. Пальмовые листья, из которых была сделана крыша, образовали широкий длинный навес, так что сбоку удалось пристpoить к этим помещениями еще две каморки. Одна из них служила аптекой, другая — стерилизационной. Под крышей натянули белую парусину для защиты от москитов, попадающих внутрь сквозь щели в крыше. Одновременно это спасало помещение от жаркого солнца, и температура в нем несколько снижалась. Широкие окна, до самой земли, представляли собой, как и двери, обыкновенные деревянные рамы, обтянутые марлей. Поэтому в бараке было хотя и жарко, но не душно. О стерильной операционной с кондиционером в ту пору нечего было и мечтать. Все операции производились если не под открытым небом, то, во всяком случае, в условиях постоянного притока воздуха, насыщенного тропическими бактериями.