— Ты кто? Откуда взялась? В траве сидела?
— Прочь, добром с моих полей уходите.
Георгий уже плохо соображал, что происходит, разговор доносился до него издалека, а смысл и вовсе терялся.
— Ты кто, баба? Из какой деревни?
— Не уйдёте добром — спознаетесь с серпом.
— Иди отсюда, убогая, не твоё дело.
Краткое затишье, а затем удивлённый вскрик! Звон стали, снова крики, сначала яростные, потом испуганные, потом тишина.
Угасающим взором Георгий зацепил фигуру женщины, склонившейся над ним, но рассмотреть лицо он уже не успел — всё укрыла темнота.
Что-то тяжёлое, мутное, туманное застило взор и тисками сдавливало голову, а шум, будто от скрежета санных полозьев по брусчатке, забивал слух. Воронцов разлепил веки, и морок перед глазами исчез, уступив место бревенчатой стене. Голова болеть не перестала, и противный звук всё так же терзал уши. А ещё язык, язык был сух и чем-то придавлен так, что не пошевелить. Руки и ноги тоже не слушались, похоже, были связаны.
Воронцов лежал и бездумно таращился в стену. Хорошо хоть дышать можно.
«Где я? Что со мной? Неужели это Корчысов так мстит за поединок? Безумие».
— Опамятовался, соколик? — донёсся сзади дребезжащий старческий голос.
Георгий попробовал повернуть голову на звук, но увидел лишь закопчённый потолок — заведённые за спину руки не давали перевернуться.
— Ты не спеши, ещё успеешь поглазеть-то. Придётся тебе у меня погостить седьмиц пять-шесть. Я хотя и не мучила б тебя понапрасну, да подпола нету — хранить мясо негде.
«Что? Бред какой-то».
Георгий зажмурился и снова открыл глаза — ничего не изменилось.
— Вот вернётся Берендейка, так мы с тобой побалакаем, — снова донеслось сзади, — а пока можешь и поспать. Во сне-то хорошо, вольным ветром гулять где вздумается и ни пут на тебе, ни тяжких мыслей... ты поспи.
Ни о каком сне, конечно, не могло быть и речи. Георгий замычал и стал как мог раскачиваться из стороны в сторону, одновременно напрягая руки и тем пытаясь растянуть верёвки.
— Не ершись, не трепыхайся! — прикрикнули сзади и так ударили чем-то деревянным и мокрым по голове, что в ушах зазвенело.
А ведь голова и так-то болела. Били сверху, не в висок, но очень чувствительно.
— Сказала же, Берендейку дождаться надо.
Георгий почёл за лучшее прекратить пока попытки, всё одно путы на руках ничуть не ослабли.
Скрежет прекратился, взамен разнёсся дух каких-то трав и перца. В носу защипало, и, как назло, защекотала тряпка в глотке. Георгий чихнул, потом ещё и ещё.
— А-а-а, травки мои учуял? Добрые травки, без них — какой навар?
Спазмы сотрясали пленника, отдаваясь в ушибленной голове. Ещё немного и он бы свалился с лавки.