— Сейчас помогу, — проговорила хозяйка и пребольно ударила связанного по коленке деревянным половником.
Воронцов взвыл в кляп, но действительно перестал чихать.
— Полегчало? Ну, лежи покойно.
А ничего другого и не оставалось, только лежать да гадать, что это всё значит. Но дельных мыслей в голову не приходило, отчего сделалось тягостно и беспокойно.
Георгий обратился внутрь себя, к своей силе, и с радостью обнаружил, что вызвать её может вполне. Вот только кляп не даст ничего сотворить.
Старуха всё что-то возилась за спиной, изредка сама себе бросая пару слов. Так прошло не меньше часа, пока Воронцов не услышал сначала лёгкий топот где-то снаружи, а потом и скрип открываемой двери.
— Где тебя только носило?! Принёс хоть? — приветствовала кого-то хозяйка.
В ответ как будто присвистнули.
— Ну-у! Теперь пообедаем! Соколик, и ты просыпайся, говорить будем.
Кто-то протопал быстрым и коротким шагом в изголовье, повозился там, а после прямо перед носом Воронцова встала нога в лапте, онучах и штанине грязно-серого цвета. Вместе с ногой пришли резкие запахи грязи и застарелого пота.
— Сейчас я тебя, соколик, переверну, надо мне на твои очи поглядеть. Порошка говорила, будто ты ворожбу знаешь.
Воронцова взяли за связанные руки и повернули сначала на живот, потом и на бок так, что он оказался спиной к стене.
Теперь он увидел и комнату, и свою тюремщицу.
Бабка такая старая, что, кажется, взялась уж местами мхом, с большим кривым носом, водянистыми, бесцветными глубоко посаженными глазами и морщинами по всему лицу глядела прямо на Воронцова с улыбкой. И как она его так легко повернула? А улыбочку её лучше бы не видеть вовсе, зубы у старухи все были волчьи. Клыки и резцы торчали в разные стороны, выпирая вперёд и кое-где разрезая губы.
Георгий бывал на волчьей травле всего-то, может, раза два, но арсенал серых запомнил.
— Что, добрые зубки? Кха-ха-ха! — развеселилась бабка. — Вот у серого одолжилась, когда свои сточила.
Стоявший на лавке над головой Георгия бабкин помощник взял его одной рукой за волосы, а второй вытащил кляп. Пленник закашлялся. Бабка наклонилась, и её голова оказалась почти на уровне головы Воронцова.
— Поведай мне, соколик, куда путь держал, откуда ворожбу знаешь. И гляди, я кривду почую.
— Кха... пить дайте.
— Дам, дам, соколик. Берендей! — Бабка указала своим кривым и когтистым пальцем на пленника, и тот снова вставил кляп.
Воронцов скосил глаза вверх и разглядел помощника. Тот оказался совсем маленького роста, но широкий, как говорят — поперёк себя шире, одет просто, лохмат, нечесан и грязен. Смотрел он на пленника сурово, но как-то без души, по обязанности.