Мужчины и женщины, старики и дети стояли толпой и слушали седого бородача, вещавшего с пригорка. Собравшиеся смотрели только на него и вовсе не замечали пришельцев.
— Люди! Сварог ярится — Велес неможет! Солнце жжёт, а суховей разоряет! Все умрёте голодной смертью, если верховного бога не пожалуете! Поклонитесь требами на капище, умилостивите Сварога!
— Мы уж носили, мы уж кропили столбы кровью птиц и зверей, — донесся из толпы чей-то голос.
— Мало даёте! Свою, свою руду лейте!
— Да как же... да кого же... — загомонили бабы.
— О том сами судите, а за старую жизнь много не наторгуете!
Все примолкли, только глядели друг на друга и отводили глаза. Один плюгавый мужичонка хрипло прокаркал:
— Отрадку Порошкину! Слабая она, зиму не перетерпит!
— Нет! Замолкни, Завид! Червослов, как есть червослов! Да чтоб твой корень пересох, чтоб тебе живота не было! — напустилась на мужичка молодая женщина.
Она бесстрашно наступала на него, подняв руки, готовая вцепиться в лицо, а тот пятился, прикрываясь рукой, но продолжая кричать:
— Отрадку, Отрадку!
А люди понемногу стали отходить от другой женщины, как две капли похожей на полудницу; маленькая босая девочка рядом с ней испуганно вцепилась в ногу матери.
— Пороша его не приветила, так он и рад отмстить! Пёс шелудивый! Не слушайте его, люди!
Но все молчали и смотрели на мать с дочкой, одиноко стоявших посреди круга; Пороша только мотала головой и тихо причитала.
— Всё, так и порешим, — неожиданно сказал крепкий хмурый мужчина, вокруг которого тоже стояли дети. Свои — не чужие...
— Ждан, как же...
— Умолкни, Гроздана. Кого-то надо отдать, а Отрадка и вправду слабая, и...
— Беги! — крикнула Пороша, подтолкнула дочку в сторону, а сама раскинула руки и загородила дорогу
Девочка сорвалась с места и вмиг скрылась за углом ближайшего дома.
Сразу трое молодых мужчин кинулись за ней, оттолкнув мать. Вскоре послышался крик, а затем показались парни, один из них волок упиравшуюся Отрадку.
— Вот и ладно, — проговорил старик волхв. — А теперь...
Видение растаяло, сменившись новым — лесная избушка на таких же столбиках-ножках, как и в деревне, а на пороге красивая статная женщина с копной каштановых волос и зелёными крупными очами. Была б первая красавица, если б левый глаз её чуть не косил, а из-под верхней губы, справа, не выпирал волчий клык. Перед ней на ступеньках распростёрлась рыдающая Пороша.
— Помоги, Джега, спаси дочку!
— Научу, горемыка, как дочку вызволить, но не даром, нет, а за службу.
— Отслужу, отработаю, только помоги!
— Служба у меня непростая. Сколь живу я, столь и ты служить будешь.