— Лошади готовы, барин, — понуро сказал Тихон.
— Готовы? Отлично, едем.
Георгий отставил кубышку и вышел на крыльцо. Немногие прохожие, бросив взгляд на гостя, шли дальше по своим делам; торговцы пытались заманить их, нахваливая свой товар, но без большого усердия — скорее, по обыкновению.
Повседневная жизнь городка так приглянулась господину капитану, что он простоял, отдавшись созерцанию, не меньше пяти минут, а после спросил:
— А что, Тихон, где дом исправника? Он зазывал меня вчера к себе, а я обещал быть.
— А? Так да, я разузнал, могу показать.
— Едем.
Тихон влез в седло, как всегда, несколько неуклюже — не любил он верховой езды — и двинулся первым. А Георгий чуть отстал, он странно себя чувствовал и не вполне понимал, зачем сейчас собрался к Колоскову, ведь вовсе не туда он стремился ещё минуту назад.
Дом уездного главы показался вскоре. Большой, деревянный, он производил впечатление уставшего богатыря — тёмные тяжёлые брёвна потихоньку врастали в землю, хотя были всё так же крепки, наличники окон выцвели и облупились, а на крыше, у покосившегося венца, зацепилась и боролась за жизнь маленькая берёзка.
Исправника на месте не оказалось — со вчерашнего дня он не возвращался. Один из дворовых мужиков согласился проводить до дома вдовы Ершовой, где, скорее всего, заночевал его высокоблагородие. И троица отправилась на поиски.
Почему-то найти Колоскова и исполнить вчерашнее обещание стало вдруг очень важным для Георгия. В голову лезли мысли о дворянской чести, этикете и светском поведении. Обычно мало задумывающийся о таких материях Воронцов нынче неожиданно посчитал их значимыми и требующими неукоснительного следования.
Во дворе у дамы сердца Колоскова никого не оказалось, и Воронцов со товарищи прошли в дом — одноэтажный, с подклетью, облепленный пристроечками и крылечками.
Прошли узкие сени и оказались в светёлке, разделённой на две части стеной, где тоже никого не было. А вот из-за двери на другую половину доносились какие-то звуки.
Находящиеся внутри представляли собой сильную картину, исполненную природной живости: капитан-исправник, лежащий посреди комнаты на животе в полной красоте своего тела, сиречь безо всякого внешнего украшения хотя бы в виде исподнего, и маленькая средних лет женщина в одной только нательной рубахе, попирающая широкую его спину босыми ступнями. В одной руке держала она широкую кружку, в другой — берёзовый веник, которым, видимо, охаживала лежащего, так как на могучем теле то тут, то там виднелись прилипшие листья.