— Ваше высокоблагородие, — подал голос секретарь, — вы позабыли-с подпись поставить. Вот-с, листик приклеился, вы и позабыли-с.
С видом глубочайшего смущения, весь скособочившись так, чтобы и не разглядеть его было, секретарь подал пропущенный лист.
Исправник обернулся от заветного шкафа и глянул на подчинённого сурово, приложил листок к дверце и стал выводить подпись. Это получалось у него не вполне удачно, так как чернила не желали ложиться на бумагу, а норовили скатиться по перу и испачкать манжет.
Георгий уж хотел упредить исправника, но случайно мазнул глазами по тексту и наткнулся на слова «Сухая Берёзовка».
— Александр, о чём сей документ?
— О чём? Позволь, позволь... Фока, о чём документ?
— Об моровом поветрии-с, — промямлил Причкаляев и сжался пуще прежнего.
— О моровом поветрии, — пересказал без нужды исправник.
— Позволь, я прочту.
— Изволь.
Листок оказался пояснительной запиской к ревизской сказке за нынешний год, в которой говорилось о том, что снижение сумм налогов произошло из-за морового поветрия.
— А что же, в Сухой Берёзовке мор? — спросил Воронцов. — Почему ж ты мне не рассказал?
— В Сухой Берёзовке? А тут, что же, о ней? — ответил вопросом на вопрос Колосков и взял листок себе.
Он быстро прочёл и вопросительно взглянул на Причкаляева.
Секретарь был бледнее покойника.
— Я-а-а-а, должно быть, ошибся... — проблеял он. — Мор в селе Перепашное.
Колосков некоторое время молчал, а после зарокотал вулканом.
— Да ты что?! Да как же ты мог?! Ведь я поставил там свою подпись! — гремел своим басом исправник. — В Сибирь регистратором поедешь! Нет! В чёрные работы пойдешь! На каторгу!
На этих словах Фока упал на колени и стал умолять, кривя лицо притворными рыданиями и протягивая свои чудесно ухоженные пальцы к фалдам начальничьего камзола.
А Георгий на это смотрел отстранённо. Мысль о болезни в Берёзовке вилась вокруг, но никак не давалась. Отчего-то это было важно, и где-то он уже об этом слышал, но где? Понимание ускользало.
— Пощадите, Александр Фёдорович, кормилец! Ведь дети у меня, жена и мать её!
Колосков сверкал очами, но делал это так же притворно, как рыдал Причкаляев.
— Перепиши всё как надо! А за нерадивость твою лишаю тебя половины жалования за месяц!
— Спасибо! Спасибо! Я отслужу, я всегда, я обязательно и сей же час...
Секретарь удалился, пятясь и непрестанно кланяясь.
— А что же, ты его и в самом деле в Сибирь собирался отправить?
— Нет, но строгость он увидеть должен был? Таков порядок. Да и, скажу тебе, не таясь, не я его ставил, чтоб снимать.
— А кто же?
— Он протеже его сиятельства.