В литературе, посвященной дуэли Лермонтова, утверждается, что подполковник А. Н. Кушинников был направлен осуществлять надзор за поэтом.
Это не совсем так, поскольку А. Н. Кушинников прибыл на Кавказ еще до приезда Лермонтова. О том, что Лермонтов появится в Пятигорске, в то время никому известно не было. В задачи А. Н. Кушинникова входил надзор за всеми «неблагонадежными» офицерами, а также за общей обстановкой на Кавказе.
Дело в том, что ходили слухи о вольнодумстве некоторых офицеров на Кавказе, включая командующего войсками генерал-лейтенанта П. Х. Граббе, который тайно переписывался с опальным генералом от артиллерии Алексеем Петровичем Ермоловым, подозреваемым в оппозиции по отношению к николаевскому режиму (один раз письмо для А. П. Ермолова передавал Лермонтов, что свидетельствует о проявленном к нему доверии генералов).
Учитывая события, произошедшие в декабре 1825 года на Сенатской площади, Николай I имел право на беспокойство.
С. Андреев-Кривич в книге «Всеведение поэта» пишет: «В Пятигорске жил, наблюдал за всем и доносил Бенкендорфу прямой его эмиссар – жандармский подполковник Кушинников, посланный из Петербурга для секретного надзора. Траскин – доверенный Чернышева, Кушинников – доверенный Бенкендорфа. Два этих зловещих имени все время мелькают в различных материалах, относящихся к истории дуэли. А дуэль имела явно провокационный характер».
Шеф жандармов граф А. Х. Бенкендорф, который считался в советском лермонтоведении одним из убийц поэта, ходатайствовал перед императором о возвращении Лермонтова из первой кавказской ссылки. Бенкендорф писал Николаю I, что выполнение этой просьбы сочтет за личную для себя награду.
По просьбе бабушки Лермонтова он ходатайствовал перед императором о его обратном переводе в гвардию. Как пишет М. Н. Лонгинов в своих «Заметках о Лермонтове», «император разрешил этот перевод единственно по неотступной просьбе любимца своего, шефа жандармов графа А. Х. Бенкендорфа. Граф представил государю отчаяние старушки «бабушки», просил о снисхождении к Лермонтову как о личной для себя милости и обещал, что Лермонтов не подаст более поводов к взысканиям с него, и наконец получил желаемое. Это было, если не ошибаюсь, перед праздником Рождества 1837 года. Граф сейчас отправился к «бабушке». Перед ней стоял портрет любимого внука. Граф, обращаясь к нему, сказал, не предупреждая ее ни о чем: «Ну, поздравляю тебя с царскою милостию». Старушка сейчас догадалась, в чем дело, и от радости заплакала. Лермонтова перевели тогда в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк…».