В то мгновение, когда она поднимает косу и делает шаг ко мне, я чувствую лишь жалость. Мне хочется обнять ее. Пообещать, что скоро наша боль уйдет. Что страдание поглотит и уничтожит мир, что не выживет никто, даже джинны.
«Все будет хорошо, потому что останется только небытие», – хочется мне сказать.
Потому что я действительно ее любил, эту храбрую девушку с золотыми глазами и непослушными волосами, напуганную и в то же время дерзкую, неуверенную и вместе с тем решительную. Я любил ту, кем она была прежде, и ту, кем она стала.
Раздается свист, и лезвие рассекает мое горло. Один удар. Второй. Третий.
Лайя неистовствует. Она забыла об уроках Кровавого Сорокопута и рубит косой, как мясник. Она убивает не меня. Она убивает свои страдания. Все то, что сотворили с ней, с ее семьей, с ее народом.
Но, как сказала Керис, есть вещи, которые нельзя убить.
Боль пронзает мое тело, лед гасит пламя, пылающее у меня в сердце. У меня подкашиваются ноги, я падаю на колени, смотрю на Лайю снизу вверх, и по лицу у меня катятся слезы благодарности.
Опомнившись, Лайя роняет косу. Она рыдает, и тело ее содрогается. У нее удивительная душа, в ней столько добра. Но Лайя пока не понимает. Еще не время.
Хотя для этого требуется неимоверное усилие, я меняю облик на человеческий, превращаюсь в знакомого ей юношу с рыжими волосами и карими глазами. Кровь струится из моих ран, и мой силуэт начинает расплываться. Возможно, это зрелище принесет ей какое-то утешение, думаю я.
– Лайя. Лайя, моя прекрасная возлюбленная.
Я знаю, она не поверит, что я любил ее, но не было в моей жизни слов правдивее этих.
Да, Рехмат жила в ее крови, в ее душе. Но не Рехмат, а Лайя из Серры шла рядом со мной во время последнего этапа этого пути длиной в тысячу лет. Лайя из Серры бросила мне вызов и, поклявшись уничтожить меня, обрекла на гибель свой народ и свой мир.
Теперь Море придет за мной. Оно сокрушит стену, разделяющую наши миры. Оно поглотит меня, и боль уйдет. Многие месяцы я охотился за людьми, убивал, собирая их страдания, но только недавно понял: отчаяние смертных никогда не сравнится с моим. И единственный способ вызвать смертоносную бурю, пробить брешь между миром людей и вселенной Маута – это наполнить Море Страдания моей тысячелетней болью.
– Не плачь, любимая, – шепчу я. – Этот мир был для меня тюрьмой. Спасибо за то, что освободила меня.
Мое тело сводит судорога, и я чувствую, что Море, наконец, прорвалось из владений Маута и через меня проникло в этот проклятый мир. В последнюю секунду, которая кажется мне вечностью, я смотрю на бледно-голубое небо и белые облака.