Кровавый Сорокопут умрет так же, как умерли ее сестры. Как умерли ее родители. С перерезанным горлом – достаточно медленная смерть для того, чтобы девчонка ушла в иной мир, зная, что я оказалась сильнее.
Я недовольна. С ней было так легко справиться. А ведь требовалась сущая мелочь – отказаться от любви. Если бы не эта любовь, мне пришлось бы тяжко. И кого бы я ни прикончила у нее на глазах, она бы и глазом не моргнула.
Откуда-то доносится низкий гул, дрожит земля. Я не обращаю на это внимания.
Сорокопут зажимает рану на боку, глядя, как я уже приближаюсь к ней, маленькая, сломленная. И я была бы такой же, если бы позволила слабости проникнуть в мое сердце и отравить мою кровь. Если бы я позволила себе любить и беспокоиться о других.
«Дай мне врага, который будет достоин меня! – мысленно кричу я. – Врага, который заставил бы мое тело изнемогать, вынудил бы меня думать быстрее, сражаться неистовее».
– Жалкое существо, – говорю я. – Только посмотри на себя. Стоишь на коленях в грязи. Твои воины гибнут вокруг тебя, и ни у одного из них не хватает храбрости прийти к тебе на помощь. Ты слабая, ничтожная девочка, ты горюешь о мужчине, который подписал себе смертный приговор, выкрикнув твое имя. Ты глупа, Элен Аквилла. Я думала, что хорошо обучила тебя.
Она пристально смотрит на меня своими потухшими бледно-голубыми глазами. Ее белокурые волосы слиплись от крови и грязи.
– Моя любимая малышка, – едва слышно выдыхает она.
У меня немеют руки, в животе что-то переворачивается, как будто там извивается клубок змей. Это чувство мне незнакомо. Но это не страх, я уверена.
«Откуда она узнала это имя?»
– Это она тебя так называла.
Сорокопут безуспешно пытается зажать рану. Если я не убью ее сейчас, она просто истечет кровью.
Внезапно мне хочется, чтобы она прожила еще несколько минут.
– Кто сказал тебе это имя? – рычу я, и мои пальцы смыкаются на ее горле. – Это был Книжник? Меченосец?
– Никто из живущих, – шепчет Сорокопут. – Это сказал мне призрак Каринны Витурии. Она ждет здесь, в Сумеречном Лесу, Керис. Она ждала тебя больше тридцати лет.
Я смотрю на Сорокопута и не слышу ни звона стали, ни предсмертного хрипа раненых – я погружаюсь в воспоминания, в темное болото, из которого я сумела выбраться много лет назад. Светлые волосы и глаза синие, как Серранское летнее небо. Баржа, медленно плывущая по реке Рей на север, по направлению к Серре. Долгие вечера в каюте, освещенной яркими лампами Кочевников, диван, разноцветные подушки. Глухие шаги воинов моего отца по палубе, которые успокаивали меня, давали чувство безопасности.