Зеленая веревочка, которая мелькала в ее пальцах, как живая, и превращалась в метлу, потом в кошачьи усы, в остроконечную шляпу, в лестницу, в раковину устрицы.
Помню, я спрашивала: «Как ты это делаешь?»
«Волшебство, моя любимая малышка», – отвечала она.
«Покажи мне, мамочка».
Потом странные звуки у нас над головой. Зловещий топот чужих тяжелых сапог. Крики, запах дыма. Пламя. Незнакомые люди врываются в каюту, хватают меня. Хватают маму.
– Ты была ребенком. – Голос Кровавого Сорокопута возвращает меня на поле боя, где царят боль и смерть. К войне. – И в том, что люди из Сопротивления похитили твою мать, нет твоей вины. Ты не виновата в том, что они причинили ей боль.
Моя рука падает, и я отшатываюсь. Да, я была ребенком. Ребенком, который молча смотрел, как повстанцы-Книжники убивают нашу охрану и капитана судна. Ребенком, который не понимал, что происходит, когда нас с мамой привезли в грязное логово, скрытое среди гор. Ребенком, который рыдал и причитал, когда за стеной повстанцы пытали мою мать.
Ребенком, который ничего не сделал, пока его мама кричала.
И кричала.
И кричала.
Повстанцы хотели добраться до моего отца – ослабить один из самых влиятельных кланов Меченосцев. Но когда он пришел за нами, мама была уже мертва.
– Твоя мама пыталась быть сильной, Керис, – говорит Кровавый Сорокопут, и я настолько удивлена, услышав ее голос, что даже не пытаюсь заткнуть ей рот.
Она должна уже быть мертва. Но она все еще дышит, почему?
– Твоя мама не хотела кричать, но ее страдания были невыносимыми. Сначала крики испугали тебя. Она слышала, как ты умоляешь повстанцев прекратить ее мучить.
Моя мама. Первый человек, которого я любила. Я плакала, потом я просила, потом кричала на нее, чтобы она замолчала, потому что ее вопли сводили меня с ума. Она оказалась слабой. Такой слабой. Но тогда я тоже была такой. Я могла бы молчать. Я могла бы быть сильной для нее, но я не сумела…
– Ты была ребенком, Керис, – повторяет Кровавый Сорокопут, хотя я не произнесла вслух ни слова. Или нет?
– Того, что повстанцы-Книжники сотворили с тобой и с твоей мамой, простить нельзя. Но то, что сделала ты… злилась на нее и приказывала молчать… О небо, она простила тебя в тот же миг. Она хочет только одного: снова увидеть тебя.
Земля снова дрожит, потом раздается громоподобный стон. Но сейчас все мое внимание приковано к Сорокопуту, которая поднимается с земли. Я думала, что с ней уже покончено, но в ее глазах застыла мрачная решимость.
– Она ждет тебя, Керис.
Боковым зрением я замечаю какую-то тень, отделившуюся от сражающихся. Фигура ловким движением перерезает мне подколенные сухожилия. Я падаю, еще не успев понять, что произошло. Тень пинком отбрасывает мой меч и склоняется надо мной.