. «Не пугай нас, милый друг, / Гроба близким новосельем» — так начинается стихотворение Пушкина
[538]. Не могли ли почти такие же чувства («Не пугай нас!») быть адресованы автору «Голоса из хора»? Не пытайся напугать нас своими гнетущими историософскими пророчествами!
[539]Блок, разумеется, не был таким атеистом и материалистом, как Кривцов[540]. Однако в стихотворении Мандельштама «ты» из последней строки обвиняется не в атеизме, а в чем-то гораздо более узком и более конкретном: «А ночного солнца не заметишь ты». Почему Мандельштам должен был адресовать именно это обвинение именно Блоку — довольно очевидно: в одном поэтическом споре, за которым Мандельштам, несомненно, внимательно следил, Блок публично заявил о своей неспособности увидеть свет, струящийся среди нашей повседневной тьмы. Это был обмен репликами, опубликованный в № 2 «Гиперборея» за 1912 г., между Блоком и Владимиром Гиппиусом — поэтом-символистом и бывшим учителем словесности у Мандельштама в Тенишевском училище.
Примечательно, что черновой вариант стихотворения «В Петербурге мы сойдемся снова…», казалось бы, отчасти следует контурам строк, которые были одними из любимых у Гиппиуса, по крайней мере судя по надписи на экземпляре его книги «Ночь в звездах» (1915), хранящемся в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге. Гиппиус цитирует из следующей строфы его стихотворения «Меня восторг в степи настиг…»:
И я не верю в гулкий страх
Людского трепетного стада:
Мне солнца в небесах не надо —
Я вижу розы в вещих снах!
[541]Здесь мы видим тот же набор из страха, тьмы, роз и (вещего) искусства, что и в стихотворении Мандельштама, — то же заявление о способности пережить внешнюю тьму благодаря связи с внутренним художественным импульсом.
Но вернемся к публичному спору Гиппиуса и Блока. В стихотворении «Все на земле умрет — и мать, и младость…» (1909) Блок выдвинул радикальную программу аскетизма и отречения от жизни, призвав своего адресата (себя?) уплыть на Северный полюс и приучить свою «усталую душу» к «вздрагиваньям медленного хлада», «Чтоб было здесь ей ничего не надо, / Когда оттуда ринутся лучи» (III, 220). Именно против этого «оттуда» возразил Гиппиус. В его понимании, божественный свет уже невидимо струится в нашем мире:
Ты думаешь — они оттуда ринутся?
Мне кажется, что — нет:
Но в час назначенный все опрокинутся —
Все зримые в незримый свет —
Незримый свет, который в зримом стелется <…>
[542]Блок ответил почти той же строфой, которую выбрал Гиппиус:
Да, знаю я: пронзили ночь отвека
Незримые лучи.