Мандельштам, Блок и границы мифопоэтического символизма (Голдберг) - страница 119

Но меры нет страданью человека,
Ослепшего в ночи!
<…>
Ты ведаешь, что некий свет струится,
Объемля всё до дна,
Что ищет нас, что в свисте ветра длится
Иная тишина…
Но страннику, кто снежной ночью полон,
Кто загляделся в тьму,
Приснится, что не в вечный свет вошел он,
А луч сошел к нему[543].

Многословное, раздутое до шестидесяти четырех строк опровержение Гиппиуса на вдохновенный ответ Блока было слабым и дидактичным[544]. Мандельштам отвечает Блоку гораздо сильнее. Спасение нужно искать не снаружи («Из страны блаженной, незнакомой, дальней») — и из числа наших не заметишь его ты.

Дополнительное свидетельство, указывающее на то, что здесь подразумевается Блок, можно найти в «Гуманизме и современности» (1922) Мандельштама: «Грядущее холодно и страшно для тех, кто этого не понимает, но внутреннее тепло грядущего <…> так же ясно для современного гуманиста, как жар накаленной печки сегодняшнего дня» (II, 354. Курсив мой). Через аллюзию к блоковскому «Голосу из хора» («О, если б знали, дети, вы, / Холод и мрак грядущих дней!») Мандельштам дает понять, что Блок — один из тех, «кто этого не понимает», кто слеп к внутреннему теплу грядущего, которое так очевидно поэту[545]. Сходство «…солнца не заметишь ты» из «В Петербурге мы сойдемся снова…» с вышеприведенным отрывком очевидно.

Правда, нельзя не почувствовать толику несправедливости в том, что из всех именно Блоку сделано замечание, — если это то, что происходит в стихотворении «В Петербурге мы сойдемся снова…». Но это не должно нас смутить: Анна Ахматова писала, что Мандельштам говорил о поэзии «ослепительно, пристрастно и иногда бывал чудовищно несправедлив, например, к Блоку»[546]. Более того, нельзя забывать, что если это стихотворение действительно повторяет контуры стихотворения «Кривцову», то Блоку отводится роль не черни, не профанов, презренных и наотрез отвергнутых, а «милого друга», этос которого, однако, остается чуждым непосредственному кругу поэта.

Так почему же обвинение «А ночного солнца не заметишь ты» кажется столь несправедливым? Прежде всего, трудно вынести за скобки то, что нам известно (задним числом) о грядущей смерти Блока и его вот-вот произнесенной речи о Пушкине. Этой речью старший поэт навечно впишет себя в пушкинскую культурную традицию, которая и является культурной традицией в России и внутренним двигателем стихотворения «В Петербурге мы сойдемся снова…» и центром проекта, в котором оно участвует. Во-вторых, есть естественное желание при оценке любого подобного обвинения бросить самый широкий, насколько возможно, взгляд на творчество Блока (хотя, конечно, ничто не заставляет Мандельштама реагировать на всего Блока вместо отдельных стихотворений). Стихи Блока, особенно стихи третьей книги, характеризуются тонким, семантически богатым сквозным контрапунктом, который становится одним из основополагающих организационных принципов его книги и составивших ее циклов.