«Домашние птицы» — это, конечно, имитаторы 1920‐х гг., но неудивительно, что Ахматова позднее будет вспоминать «чудовищную несправедливость» слов Мандельштама о Блоке.
Русская литература XIX в. как целое, в свою очередь, характеризуется барственностью в заключительной части сборника автобиографической прозы Мандельштама «Шум времени»:
Литература века была родовита. Дом ее был полная чаша. За широким раздвинутым столом сидели гости с Вальсингамом. <…> Стол облетала произносимая всегда, казалось, в последний раз, просьба: «Спой, Мэри», мучительная просьба последнего пира.
<…>
Оглядываясь на весь девятнадцатый век русской культуры, — разбившийся, конченный, неповторимый, <…> [я] вижу в нем единство непомерной стужи, спаявшей десятилетия в один денек, в одну ночку, в глубокую зиму, где страшная государственность, как печь, пышущая льдом.
И в этот зимний период русской истории литература в целом и в общем представляется мне, как нечто барственное, смущающее меня <…> («В не по чину барственной шубе», 1923) (II, 107–108. Курсив мой).
Блок — последний гость, приглашенный к столу XIX столетия. Статью «В не по чину барственной шубе» Мандельштам начинает с отсылки к стихотворению Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека…» (1912) («Так было четверть века назад. И сейчас горят там зимой малиновые шары аптек» (II, 102)), а заканчивает упоминанием «непомерной стужи» XIX в., заимствуя это выражение из «Шагов Командора»[614]. Более того, в «Барсучьей норе» Мандельштам прямо ассоциирует стихи Блока с «Пиром во время чумы» (1830) и другими произведениями Пушкина (II, 272). Наконец, блоковская манера держаться делает его своим среди приглашенных гостей, в отличие от Владимира Гиппиуса, личность которого и служит, на первый взгляд, предметом статьи. Первым впечатлением Белого о Блоке было удивление его «корректности, даже „светскости“»: «Неужели этот молодой человек, петербуржец и дворянин вполне хорошего тона, автор мистических писем, певец Вечной Женственности?»[615] Пяст описывает появившуюся у Блока в 1912 г. привычку гулять с тростью[616]. Сергей Соловьев, который чувствовал себя навсегда преданным после первоначальной дружбы с Блоком, оставил следующие нелестные строки в форме стихотворения памяти Блока, в которых последний сравнивается с Джеймсом Стирфорсом из «Дэвида Копперфильда»:
Благородный и преступный,
Избалован, властен, горд, —
Ты со мною неотступно,
Ледяной блестящий лорд
[617].
Возможно, это стихотворение повлияло на изображение Блока Мандельштамом в виде английского лорда и «просвещенного консерватора» в «Барсучьей норе». Более вероятно, что оба текста вызваны схожим внешним впечатлением. Почти тот же холодный аристократизм подметил в своих мемориальных стихах Игорь Северянин: «Пусть смотрит с презреньем в лорнет / На русскую душу»