Освободившись от удушающей близости символистского лирического героя и порождаемых им ожиданий, Мандельштам, как мы увидим в следующей главе, смог раскрыть свою поэтику для других, более податливых элементов символистской системы. По крайней мере в одной сфере — в модернистской поэтике времени — сам Блок оказался весьма плодотворной моделью.
Не так уж и странно, что Мандельштам решил затушевать этот ключевой перелом в своих «официальных» изложениях собственной поэтической эволюции в изданиях «Камня» 1913 и 1916 гг. Если мы исключим вероятность того, что Мандельштам сам страдал от чрезмерного благоговения перед Блоком, в котором обвинял футуристов в «Буре и натиске», то, конечно, он мог и не ценить рассмотренное выше стихотворение столь же высоко, как другие свои сонеты. Однако против этого свидетельствуют и его выбор «Гиперборея» для публикации, и видимое намерение включить «Пусть в душной комнате…» в позднейшее, неосуществленное издание «Камня»[312]. Более вероятно, что Мандельштам, по крайней мере в контексте этих ранних изданий, не хотел, чтобы задокументированная борьба с Блоком портила облик его стихотворного сооружения, основанного на незыблемом утверждении свободного выбора поэтических родословной и принадлежности. А может быть, стихотворению «Пусть в душной комнате…» попросту не нашлось места в пределах строгой композиционной архитектоники, присущей изданию 1916 г.
Хотя к 1922 г. Мандельштам и придет к признанию силы блоковского исторического видения, в 1912 г. он не мог не испытывать недоверия к максимализму и возвышенной позе старшего поэта. «Шаги Командора», по-видимому, дали Мандельштаму столь необходимое оружие для поэтического противостояния, — правда, одностороннего. На определенном уровне стихотворение «Пусть в душной комнате…» отражает непростой поиск целым поколением поэтов индивидуального голоса после кризиса символизма, и игривое развенчание Мандельштамом блоковского поэтического мифа — естественная для полемически умеренного раннего акмеиста реакция на символистское/романтическое «преувеличение» Блока. На другом уровне это стихотворение — очень индивидуальная фиксация ключевого момента в неизбежно одиноких и самобытных попытках крупного поэта освободить себя от притяжения господствующего лирического голоса своего времени.