— Привет Яна Эк!
Яна (это оказалась она, теперь сомнений не было) издала зверский вопль. Она кинулась в мою сторону как тигр. Оказавшись выше меня почти на голову, она уткнула мой нос прямо в сисяндры. Воспитательница Ярвинен (это тоже была она) ахнула. Потом обняла меня. А машинально погладив Динга, она вдруг взвизгнула и сказала:
— Клянусь всем что возможно, я приняла вас за собаку.
Динг не возражал. По правде сказать, он просто валился с ног от усталости.
Тут стали объявлять отмены самолетов. Должно быть, в воздухе что-то произошло. Тем временем, Яна Эк обстоятельно рассказывала что вокруг происходит. Я предупредила, что понимаю её через слово, но она не обращала внимания. Под конец, перестала обращать внимание и я. Какие пустяки, честное слово.
Московский международный конкурс имени Драгомощенко среди необычно одарённых детей — вот, что я поняла. Северные одарённые дети должны были туда прилететь, но тоже застряли. Потом Яна пропросила рассказать про себя. Моя история была куда более длинная. От неё у воспитательницы Ярвинен белели глаза, и чернел коричневый макияж на лице, делая её похожей на испанский помидор — не тот, что красного, а тот, что тёмно-зелёного цвета.
— И что она, уже друзей нашла? — послышался раздражённый голос декоративной мамы, вернувшей из-за стеклянных дверей. Я заметила, что от усталости она перестала быть декоративной. Она стала похожа на измордованного опухшего ёжика.
К моменту её появления, мы с Яной Эк уютно расположились в полулежачем положении, перекрывая дорогу в уборную. Сильнее всех дорогу перекрывал Динго. Он спал и храпел. Яна пыталась стричь меня наголо при помощи маникюрных ножей. Я воротила нос от лакрицы, которую воспитательница Ярвинен, улыбаясь, совала под нос, и отказывалась откусить хоть кусочек. Надо же! Ярвинен думала, что я, по прежнему, люблю эту гадость.
Маму мою ежино-декоративную от этой картины передёрнуло, будто током убило. От неё пахло злостью и кислыми сигаретами. Вся её компания — адвокат с Корольком — казалась ещё более угрюмой и озабоченной, а ведь раньше я думала, что хуже уже быть не может.
Не вдаваясь в подробности, мама резко дёрнула меня за свитер и потащила за собой. А воспитательница Ярвинен пересекла ей дорогу
— Я бывший официальный опекун девочки, — уверенно начала она.
Я начала было переводить, но осеклась. Мама всё равно не слушала. А воспитательница говорила сразу на нескольких языках. При желании могла объясниться хоть с чёртом.
— Мне надо знать, почему Ана Романова отправляется с вами, и какое вы к ней имеете отношение после развода.