— Прости… — начала я примирительно.
— Ай-ай! — сказал Ходжа с интонацией своего папы..
Он уже набирал чей то номер.
— Завтра у отца всё будет бесплатно, — сказал Ходжа.
После этих слов он рванул по направлению к повороту на Хамбургер Берг, за которым скрылся Олли и остальная компания. В мою сторону больше не оборачивался. А я шла домой. В шесть вечера, в самый разгар каникул — и вдруг домой! Чувствовала себя так, как в первые дни на Репербане. Меня никто не ценит. Перекинувшись парой фраз, все только и делают, что пытаются об этом забыть. Я шла домой и впервые плакала, теряя слезу где-то в районе подбородка!
На следующий день опять лил дождь. На Репербане снова было не так весело, как хотелось бы в каникулы. Если уж рассказывать всё до конца, то в этот день было вообще невесело. Чего мне хотелось? Хотелось повеситься. Причём невзначай. Чтобы никого этим поступком не рассердить, не обидеть.
Наверное, так всегда чувствуешь себя в дождь. В Гамбурге он льёт как из ведра каждый день, но про это я уже говорила. Дождь лил себе, да лил. Второй день летних каникул оказался ещё более тоскливым, чем первый.
Никто не позвал меня на прогулку. Ходжа, пообещавший увидеться, куда-то пропал. Я пробовала ему звонить. В телефоне пели песенки, оповещающие о том, что хозяин вне зоны действия сети или выключен. От нечего делать, я начала слушать эти песенки как радио. Вдруг всё-таки Ходжа ответит? Но песенки были какие-то однообразные. Прослушав песни с припевами «Кузо-кузо» «Оф-оф» и «Белаим-белаим» я быстро устала. А потом и деньги на телефоне закончились. Народ на улице, тем временем, принялся рассаживаться по скамейкам, не обращая внимания на дождь. Время клонилось к закату.
Сидя на подоконнике и завернувшись в скатерть, я подводила итоги дня. Версию о том, что меня бросили на произвол судьбы, рассматривать не хотелось. Всё-таки, я им уже давно не какая-то Романова. Я им давным-давно Ана Ананас!
Капли дождя стекали по нашему маленькому пластиковому окошечку без намёка на занавеску, а я размазывала слезу и пыталась высидеть грустные яйца. Так сказал папа. Он появился в моём обижательном углу лишь на секунду, чтобы не закрывать свою «Кавабунгу» на ключ. Он просто вышел на перерыв. Из «Кавабунги» он притащил с собой булькающий чай, который даже не булькал. Такой чай я отвергла. А ехидную фразу про грустные яйца почему-то запомнила.
Никогда ему этого не прощу. Я, ведь и про пустой ланчбокс в последний день учёбы ещё не забыла!
Высиживая яйца на подоконнике, я отметала одну версию за другой.