А что, если Бюдде, Барсука, Ходжу и Олли просто забрали на каникулы? Взрослые каникулы, когда родители могли нас действительно куда-нибудь забрать, случались ближе к августу и длились неделю. К тому моменту веселье сдувалось как воздушный шарик. А пока мы веселились в начале каникул, взрослые на Репербане работали не покладая рук.
Спустя ещё полчасика, мне надоело выдвигать версии и страшно захотелось собаку. Потом маму. В конце концов, мне захотелось, чтобы отец никуда не уходил, а был ко мне пристёгнут на поводке вроде карманного тойтерьера (видела такого у девочки из школы на втором этаже). Это чтобы его никогда не потерять. Можно ещё постоянно напоминать о себе резким дёрганьем за ошейник (дёргать хотелось всё сильнее и резче).
Казалось, больше терять мне здесь было особенно некого. Олли был далеко не самый лучший мой друг. Ходжа последнее время перегибал палку с ухаживаниями. Серьёзнее всех меня обидел вчера Барсук — он даже не попрощался. Я-то думала что мы дружим. А этот чёртов зануда Бюдде меня даже не поддержал. Тот, хоть и попрощался, но смотрел при этом на Олли, как он на это отреагирует.
Дверь кухни неожиданно открылась. С папой общаться не хотелось. Я показала пальцем в сторону и бармалейским голосом скомандовала:
— Вон немедленно!
Но это был не отец. Это была Берта Штерн.
Берта подошла ко мне и потрепала по голове, надолго остановившись на макушке, будто выискивая вшей.
— Что друг мой любезный, — спросила она, — Грустные яйца высиживаешь?
Я сбросила руку резким поворотом головы и неожиданно для себя снова едва не разревелась. Опять эти яйца! Но я постаралась сделать свой голос железным.
— Ещё раз услышу про грустные яйца…
— Прости, — подняла руки Берта. Потом в шутку хлопнула ими по спине.
Я отодвинулась
— Да что с тобой такое? Поделись своим горем.
— Мне плохо, — поделилась я горем. — И я, наверное, скоро умру.
— И что? — не особенно удивилась Берта
— Как что? — удивилась вместо неё я. — Мне некому передать всё накопленное!
— У тебя что, нет друзей? Даже подружки? — спросила Берта Штерн. — Я могла бы ей стать. Хочешь?
От ужаса я чуть не взвыла. Представила себе, как Берта в зелёном домашнем трико на голое тело путает свой будильник с моим. Или, ещё хуже, что мы вместе с ней подпираем стенку, стоя в мохнатых разноцветных сапогах и хихикаем над пожилыми мужчинами.
— Конечно, я не хочу, — подчёркнуто холодно отказалась я. — У меня уже есть подруга. Рената.
— Ты могла бы познакомить меня с ней. Это будет четвёртая Рената в моей жизни. А у тебя какая, по счёту?
— А у меня вторая, — сказала я, вдруг вспомнив про маму. — Но у вас с ней ничего общего нет, фрау Штерн. Вы даже с ней непохожи.