На улице я принялась считывать с неба текущие данные. Дождь вовсе не собирался останавливаться. Погода становилась всё хуже и хуже. Зато, хоть мой костюм Паддингтона был оправдан на сто процентов. Продефилировав, скрипя резиной по Хольстенштрассе, я вдруг увидела всю честную компанию — Олли, Бюдде и Барсука. На небольшом расстоянии от ребят шёл одетый в намокшую ушанку Ходжа. Он подсчитывал коричневую мелочь. Должно быть, ему на что-то не хватало опять.
Надо сказать, вся честная компания меня не замечала. Очень даже подчёркнуто не замечала. Я пока решила не обижаться. В этом прорезиненом Паддингтоновском лапсердаке не узнать меня было проще простого.
— Эгей, Барсук… — крикнула я.
Барсук дёрнул головой. А потом с гримасой схватился за шею. Остальные не могли повернуть ко мне головы, хоть и старались. Эмоции были скрыты. У Олли под глазом наливался жирный лиловый бланш в половину лица. На Ходжу высыпали ведро жирного мусора. Лицо Бюдде Фегельмана было разлиновано полосками пота. Барсука же, судя по трём царапинам, каждая толщиной в шнурок от ботинка, трепали львы, а может быть тигры.
Я осторожно подошла и стёрла с лица Барсука капельку крови. Перед тем, как дать мне стереть кровь, он вопросительно посмотрел на Олли. Олли нехотя разрешил. Я стирала кровь долго, уж сама не зная чего ожидая.
— Ана Ананас, иди домой, — сказал мне Олли, наконец. — Или тусуйся где-нибудь. Жди нас у Ибрагима. Только не раньше чем… через четыре часа.
Взглянув на него с намёком, я надеялась, что выгляжу не обиженно, а, скажем, свирепо. Уж очень хотелось показать глупому недомерку Олли, что у меня есть собственное мнение на этот счёт. И уж точно теперь домой я не пойду ни за какие коврижки. Я сердито продемонстрировала ему свою ладошку в крови. Больше похвастаться было нечем:
— Кровь на моих руках!
Кровь там была теперь уже не только от значка с «клуб-дебилом» (я пропахала себе руку, копаясь в рюкзаке), но и от таинственных Барсуковых ран. При желании можно было диагностировать, что я была просто залита кровью. Увидев, в какой клюквенный кисель превратилась моя рука, я и сама немного опешила. Но чтобы не подавать остальным виду, представила себе, что это и есть клюквенный кисель. В доказательство этого осторожно лизнула руку. Кого я копировала в этот момент уж и не вспомню.
Кровь на вкус была точь в точь как карамелька, упавшая в соль. Я поморщилась. А Олли Нож-дляОгурцов облизнулся. Он следил за моими действиями как вампир за анализом крови. Ему понравилось.
— Кровь — это правильно, Ана, — сказал он. — Лизнёшь крови — рассердишься. Только всё равно тебе это не по зубам. Поэтому, лучше иди гуляй, играй в куклы.