— Чего угодно, это как понимать? Баллистические ракеты? Бомба-вонючка в аэропорту?
Я старалась понять, честное слово.
— Допустим, из-за своего прошлого он возьмётся вдруг кофе варить, — с глупым видом ляпнул Барсук.
— Папа работает в водка-баре. Некогда ему кофе варить. — Я даже топнула ногой. — Он никакой не политический беженец. Может он и беженец, но самый обычный. Уяснили?
— Может быть, я и уяснил. А сейчас мой вопрос — напомнил Олли. — Хотелось бы, раз уж такое дело, поинтересоваться, чем отличается политический беженец… так говорится?.. от самого обычного? Ну, того, кем является твой папа.
Тут я задумалась. Вопрос вернулся ко мне в обратку, а Олли всё-таки выкрутился.
— Можно мне ответить? — неожиданно задал вопрос Ходжа.
— Можно. Только тогда потом я ещё раз спрошу, — мстительно сказал Олли.
Нечестно, подумала я. Но было интересно, что спросит Ходжа. Он ведь у нас самый умный. Всё-таки Ходжа, а не какой то там Олли Нож-для Огурцов с тремя не особенно извилистыми извилинами. Ходжа начал издалека:
— Папаша тот ещё политический беженец. Он здесь, на Репербане живёт. И от него никто не ожидает подвоха. Он наполовину курд, а наполовину рак. И ещё инвалид. А ещё его отравили, но вы —то все в курсе…
Я была не в курсе. Капитан Ибрагим Озбей, лихо управляющийся с шлифовальной машиной никогда не казался мне инвалидом. Отравили? Нашли, понимаешь, кого травить. Он сам кого хочешь отравит.
— Не замечала, что ли? — Ходжа Озбей скрестил руки на груди. — Ты рака когда-нибудь видела? Не лобстера. Именно рака?
Я и слова такого не слышала в немецком — «рака». Но как только Ходжа показал мне его, то сразу вспомнила. Маленькие, зелёненькие, пятится назад, вместо внутренностей какая-то каша.
— Именно, что каша. — Ходжа хмыкнул. — Синдром речного рака. Его отравили недоброжелатели. После отравления капитан Озбей может есть только продукты переработки. И сразу же на отхожее место. А вы над ним издеваетесь. Не издевайтесь над ним. Я же сто раз просил. Он тоже беженец. Политический. У меня всё.
— Мы больше не будем издеваться над гоподином Ибрагимом, — торопливо замял тему Олли. — Господин Ибрагим это настоящий репербановский папа. И мы знаем чего от него ожидать.
Тогда я возмутилась:
— Так ведь и мой папа тоже настоящий репербановский папа!
— Хорошо, пускай господин Вэ-Пэ тоже репербановский папа, — Олли поморщился — Но репербановский папа — это только начало. Кто устанавливает эти законы? У кого из нас репербановские родители, а у кого не совсем? Помните, что господин Веттер-перемен, Ананасовский папа — один из последних кого наши родители приняли в свою компанию?