Ходжа признался, что в кофейной истории для него просто дофига непонятного. Искать смысл в записках Павловского было всё равно, что удить рыбу в мутной воде. Самое странное, что в завещании не нашлось ни единого слова о женщинах. Всё о мужчинах — кофе, да чёрт с граммофоном в руке! Будто женщина не может кофе попить, в самом деле. Как можно женщин не упоминать, да ещё и в таких делах, как будущее целого квартала Санкт-Паули.
Ходжа кипел. Я лишь кивала. По женщинам Ходжа был мощнейшим специалистом. Почувствовав на своей шкуре, сколько головной боли может принести жизнь, когда становишься предметом исследований Ходжи Озбея, я решила со всем соглашаться. Держалась до тех пор, пока он не дошёл до объяснений, чем женщины отличаются от мужчин. Здесь меня возмутило многое. Ходже пришлось признать, что я была проинформирована о женщинах больше чем он. Впрочем, это не мешало ему в ответ на каждый мой довод отчаянно спорить. Он вносил коррективы во все известные и неизвестные факты о женщинах. «Красная шапочка», стоящая на кнехте, была у нас чем-то типа путеводного маяка. Более примитивного, хотя и располагающего к размышлениям о женщинах, дизайнерского решения, чем у неё на этикетке, выдумать невозможно.
Глядя как отражается в её толстом стекле Регельтурм, я все думала: эх, господин Павловский. Не учитывать роль женщин в таком тонком вопросе! Вот так образ мысли для наивного гамбургского Бармалея, который не высунув голову за пределы Репербана, всех срисовывает по собственному образу и подобию. Жена господина Павловского была верна ему всю свою жизнь и ушла в мир иной за год до его собственной смерти. Оттого и наличия женщин среди предателей старик не учёл. Я же считала, что женщины тоже вполне могут быть прожжёнными баристами. Им только дай шанс.
— Поэтому Олли и думает, что тебе нельзя давать тебе шанса, — сказал Ходжа Озбей. — А я тебе доверяю.
— Мне уже все равно, — преувеличенно бодро ответила я. — Я вам не пример. Давай другие примеры, женский пупок.
Тогда Ходжа предложил для примера Берту Штерн. Конечно, она была больше похожа на Бармалея, а не на граммофонного чёрта. Хотя татуировки у неё и были. Но отнюдь не бессмысленные как у барист, а самые настоящие бармалейские, с намёком на здравые мысли — чего стоила та её знаменитая надпись «Alles Fotzen ausser Mutti» («Все овцы кроме мамы»). Были там и другие картинки. Скажем, якоря, гарпуны, корабли с наполненными ветром парусами и пылесосы с подписью «Держитесь подальше от кухни». Но это были честные татуировки на всю жизнь. А легкомысленные подруги барист носили татуировки ни к чему не обязывающие, которые Ходжа называл «ироническими». Такие татуировки можно было запросто смыть жидкостью для снятия лака. Порой это были всего лишь временные, наведённые при помощи химического фломастера татуировки. В общем, косметика. Берта Штерн её не носила.