Мне не хотелось возвращаться домой. Там снова будет эта тесная комната, эта черепахоподобная кровать, которой я очень боюсь, это окно с вечно неизменчивым изображением. Там меня будут преследовать зеркала, в которых я всегда вижу чудовище. Там будут пот и страхи. Я боюсь этой части хрущёвки, которую называю своим домом. Кажется, я давно врос в её советские стены, но почему же я её боюсь? Почему слышу, как мои собственные страхи скребутся за книжными полками, которые, возможно, частично виноваты в моём безумии?
Нет, я не хочу возвращаться в свою комнату. Тут — хотя бы свежесть и воздух. Здесь я хотя бы не боюсь стен. Хотя панельные дома вокруг — те же стены… Те же коридоры с маленькими квадратными глазками… Что ж, без них, серых, как сибирское небо, моей жизни не станет. Коридоры, прямые многоквартирные гробы, слились со мной. Я слился с ними, с чёрными шинами, торчащими из-под земли, с кривыми надписями на бетоне, с грязными маршрутками, которые ездят по асфальту, разбомбленному жадностью пузатых, краснокожих человечков в строгих костюмах. Я слился с покосившимися избушками, которые стоят в центре города, с лужами, которые затапливают дворы осенью и весной, с сопровождающей их грязью, со снегом, чистым и обоссанным, с зимней наледью, которая постоянно заставляет тебя падать на асфальт, с нищими, которые просят рубль, со старушками, которые завывают под баян что-то непонятное около магазинов и тоже просят копеечку. Да, со всем этим я сросся. Я врос в сибирский ледяной город. Может, какому-то покажется неприятным, но снобов тут не жалуют. Пошли они в жопу. У нас тут своя романтика. Романтика упадка, можно сказать. Её нельзя понять — можно только почувствовать.
Купил себе газировки и дешёвых чипсов. Сел на холодные скрипучие качели. Как в той песне. «Холодные качели… Скрипят, скрипят, скрипят!». Или там было не так? Наверное, что-нибудь более светлое.
Я смотрел на бледно-синий детский сад. На окнах — железные решётки. Он окружён хилым, покосившимся заборчиком, облупившийся, ржавый. Прямо за забором детского сада — гаражи, у которых постоянно трутся местные наркоманы. Здесь жутко воняет мочой. Валяются шприцы, бутылки, презервативы. Снег постоянно испачкан блевотиной. На гаражах — привычные всем маты. К гаражам часто бегают детишки из детского сада. Они пробираются через дыру в заборе, которая с каждым днём, кажется, становится всё больше, и играются с бутылками и шприцами.
К ребёнку (какому-нибудь мальчику по имени Илья) подбегает воспитательница и кричит:
— Илья, брось! Это нельзя брать в руки! Это не игрушки!