Звук раздвинувшихся створок лифта заставил Дину вздрогнуть.
— Ваш этаж? — Дина глупо улыбнулась, кивнула и юркнула боком на лестничную площадку.
Руки дрожали от необъясненного себе страха, и ключи царапали замочную скважину. «Ваш этаж? Ваш этаж? Ваш этаж,» — в голове эхом разносился вроде ничем объективно не омерзительный, но все же неприятный тембр.
Грязный бокал. Вино невкусное. Может, скисшее. Может ли вино скиснуть и сколько ему на это нужно дать времени? Руки сальные, но сил помыть нет.
Раннее утро. Часов восемь. Театр Моссовета. Холл на втором этаже наполняется утренней прохладой — никто еще не пришел и не надышал. И светлой-светлой серостью. Кажется, будто вот-вот плотный тягучий туман прорвется через огромные окна от пола до потолка и разольется по всему этажу. Утопит этот рояль, что громоздится посреди холла, и кусты в мраморных прямоугольных грядках. Все в нем запутается и исчезнет, а если вздохнешь, туман осядет в легких водой, переполнит тебя, и ты непременно утонешь. Так что, когда он навалится, нужно будет взбегать по одной из двух закругленных лестниц на балкончик и оттуда печалиться по тому, как исчезает твоя театральная Атлантида.
«Сегодня я поняла чуточку больше, и это совсем не приблизило меня к истине. Ты еще спала, закутавшись с головой в толстое белое одеяло, из-под него только высовывалась тощая ступня. Узенькая щиколотка с выпирающими косточками и бледная венистая стопа. Господи боже, какие мы все материальные! Даже самые те, что не от мира сего, имеют те же кости и мясо. Я долго смотрела на вздыхающий одеяльный комок и понимала, что я абсолютно не знаю, что под ним».
Рита сидела на нижней ступеньке левой лестницы, куталась в шерстяную распашонку и быстро-быстро выводила буквы в блокноте. Рука дрожала от холода, и закорючки прыгали, как в танце. Чтобы не замерзнуть напрочь, ей приходилось скрючиваться и то и дело выдыхать теплом на ладони. По утрам здания театров превращаются в огромную пустоту, обнесенную ледяным камнем.
«Я наизусть помню рисунок твоих вен, и ничего о тебе не знаю. Вижу только самый верхний слой: оболочку, человеческие прихоти и привычки, твои слова и жесты. Но я совсем не знаю, как ты чувствуешь звуки, запахи, в каких цветах ты видишь этот мир, что ты чувствуешь, когда к тебе прикасаются.
Почему ты позволяешь мне быть рядом? Скорее всего, как раз от человеческих привычек и прихотей. А вдруг нет? И не узнаю же никогда.
Ты живешь не во времени и пространстве. Ты просто есть. Совершенно одна в нашем мире. А может и не в нашем, а в своем отдельном, а для нас только отражаешься, как звезды, что сами нас не приветствуют, а только отражают лунный свет».