Когда тетка назвала ему кладбище, он вспомнил, что был там — оно находилось неподалеку от дома, и однажды зимой, прогуливаясь, он забрел в те места, сначала попал на неуютную площадь с кольцом трамвайных путей, окруженную закопченными кирпичными стенами старых домов, и обрадовался, когда оказался за кладбищенскими воротами, там было покойно и хорошо: старые заснеженные липы, очищенные дорожки, он шел по ним, пока не увидел заиндевелую, красного гранита глыбу, на ней были высечены три детских головки, и под ними стояла надпись: «Здесь лежат дети, они убиты снарядом 6 января 1942 года», — и дальше шел список. Ему стало жутко, он сразу же вспомнил, как испытал однажды такой же страх. Возвращались белой ночью с актерской вечеринки, шли мимо Гостиного, по Невскому, и старый актер остановился, притопнул ногой и сказал: «А они-то все тут лежат». Андрей не понял, о ком речь, и тогда актер стал говорить, что в блокаду не всех, кто погиб под развалинами и в снарядных воронках, сумели увезти из города, часть из них так и осталась навечно здесь. Услышав этот рассказ, Андрей замер, ему казалось, он не сможет сделать и шагу по асфальту; почудилось, что те, кто погиб в блокаду, где-то там, в немой мгле, чутко прислушиваются к любому звуку, доносящемуся сверху.
Зал то отчетливо вставал перед ним, и он видел людей, сидящих в рядах, их глаза, лица, иногда улавливал шуршание конфетных оберток и, чтобы забыться, напрягал память, выталкивая из нее слова монологов; иногда же зал уходил, стушевывался во мгле, но Андрей усилием воли продолжал свою работу.
Вера торопливо вытерла слезы, она забыла все, что слышала, осталось лишь чувство освобождения, какое бывает после долгих беспричинных слез; она уж успела забыть, что можно вот так плакать, было это с ней только в деревне, когда уходила на любимый взгорок за околицу, откуда виден был весь порядок домов и большая черемуха возле избы.
Одна из тех девиц, что привезла ее сюда вместе с Андреем, потащила за кулисы. Они прошли по лестничным переходам и оказались в узкой длинной комнате со множеством зеркал на стенах.
Бойкий парень с жидкими усиками совал Андрею микрофон, спрашивал что-то о кино, Андрей с трудом отвечал, потом потянулись девушки, они нанесли с собой цветных фотографий из тех, что продаются в газетных киосках — серия «Киноактеры», — Андрей торопливо подписывал их. Вера видела, как ему нехорошо, ей было жаль его, хотелось растолкать всех этих девиц, прикрикнуть на них, подойти к нему, обтереть лицо влажным платком. В жалости к нему было нечто новое для нее, она никого еще так не жалела. «Неужели не видят, как он вымотался? Эх, люди… Вам бы так наработаться».