То ли от стыда за утренний позор, то ли из-за духоты в каморке, лицо юноши горело так, будто он опустил его в кастрюлю с кипящим бульоном. Даже перед глазами то и дело вставало дрожащее марево, какое бывает над открытым огнём, и приходилось тереть отяжелевшие веки, чтобы его прогнать. В голове пульсировала густая раскалённая каша: видимо, закипала. Бладу казалось, что он чувствует, как внутри черепа надуваются и лопаются тягучие пузыри, выпуская пар.
— А ты хорошо шьёшь, — наконец подала голос Анна.
Шентэл криво улыбнулся: он неплохо шил порезы на пациентах доктора Уайтхезена, но сейчас пальцы отчего-то не слушались его, а нитка всё время путалась.
— Я знаю про Майру и этого Уэлча, — невпопад ответил он, — слышал разговор директора и вашей воспитательницы.
Анна кивнула, вновь опустила взгляд на своё шитьё, но через пару минут решительно отложила его в сторону.
— Поцелуй меня, Шентэл!
— Что? — опешил юноша, решив, что ослышался.
— Мне шестнадцать, меня никто никогда не целовал. Я не хочу, чтобы дрянной Уэлч был первым! — в полумраке кладовки её тёмные глаза блестели с отчаянной решимостью. — А вдруг этот дед доживёт до ста? И когда я от него избавлюсь, мне будет уже семьдесят! Поздновато, чтобы в полной мере насладиться свободой.
— Может, он не виноват в том, что произошло с Майрой? — неуверенно возразил Блад.
— Ты в это веришь? И я нет, — Анна придвинулась совсем близко к Шентэлу, откинув с дороги ворох непочиненных простыней, заглянула ему в глаза. — Ну так что?
Её губы были мягкими и нежными, а поцелуй походил на спелую, нагретую на солнце ягоду черешни. В голове Блада пульсировала уже не разваренная овсянка, а вулканическая лава. Она затапливала его, разливаясь по телу до кончиков пальцев, сбивала дыхание, кружила в обжигающем водовороте. Руки девушки потянули наверх его рубашку, ладони будоражащей прохладой скользнули по обнажённой коже, упёрлись в грудь Винтерсблада, опрокидывая его на спину. В ушах его шумело, с губ сорвался хриплый вздох.
— Вот чёрт! — донеслось откуда-то издалека, и прохладная ладонь Анны коснулась взмокшего лба юноши. — Да ты просто кипяток! — голос тревожный и чуть раздосадованный. — У тебя жар! Шентэл, что с тобой? Ты меня слышишь? Шентэл!
***
Горячечный бред и воспаление спали только на третий день. Блад пришёл в себя в небольшой белой комнате с восемью одноярусными кроватями, две из которых были заняты.
— Добро пожаловать в клуб дохляков, дружище! — помахал ему рукой с соседней койки субтильный белобрысый мальчишка лет двенадцати с пронзительно-голубыми глазами. — Меня звать Холли Блю, ага, как бабочку. Это, — он кивнул на сидящего рядом пацанёнка лет девяти, — Дженнингс, но можешь звать его Дженни, он не обидится!