Он подал мне шлепанцы и, когда я сумела обуться, снова шагнул ко мне:
– Я не хотел вас пугать, наоборот, мне-то как раз выгодно, чтоб мы поладили. Вы сами меня вынудили вас запихнуть сюда. А вообще-то все ясно, как божий день. Я могу вас донимать бесконечно, а могу и отвязаться. Если честно, мне вовсе неохота с вами возиться. Но вы мне сами обещали отвалить лимон. Теперь я хочу два, один за вас, второй за дылду. Все честь по чести, верно?
Я покорно со всем соглашалась. Лишь бы остаться одной, подальше от него, и привести в порядок свои мысли. Сейчас я пообещала бы что угодно. Наверное, он это понял, потому что заявил:
– Только не забудьте, что ваша подпись все еще стоит у нас в книге. Я ухожу, но буду рядом и вас из виду не потеряю, поэтому не валяйте дурака. Один раз вы меня надули, и хватит: я крепко усвоил урок.
Он отступил назад, остановился на пороге в лунном свете:
– Так я могу на вас рассчитывать?
Я ответила: да-да, конечно, уходите быстрее. Он добавил, что мы скоро увидимся, и исчез. Бесшумно. Я не слышала его шагов. Через минуту, когда я выбралась из гаража, луна освещала абсолютно безлюдное пространство, впору было подумать, что мне снова приснился кошмар.
Я не могла заснуть до рассвета. Опять ныл затылок, ломило спину. Даже под несколькими одеялами меня бил озноб. Я старалась вспомнить его рассказ слово в слово. Но уже тогда, в гараже, хотя он больно прижимал меня к машине, каждая фраза, которую он шептал мне в ухо, вызывала у меня в голове множество образов. И теперь они помимо моей воли накладывались на его историю, искажая ее.
Да и вообще, кому верить? Сама я ничего не помнила. Я жила как во сне, отраженной жизнью тех, кто со мной говорил. Жанна рассказывала мне собственную историю о Мики, как она ее понимала, и это было ее в[и]дение. Я слушала, но воспринимала по-своему, и когда я позже описывала те же события или того же человека, это уже было мое в[и]дение, еще более далекое от реальности.
Жанна, Франсуа Руссен, Серж Реппо, мадам Иветта: зеркала, отражавшиеся в других зеркалах. На самом деле все то, чему я верила, существовало лишь в моем воображении.
В ту ночь я даже не попыталась найти объяснение странному поведению Мики в рассказе Сержа Реппо. И тем более не стала снова восстанавливать в памяти страшную ночь пожара.
До самого рассвета я, точно в беличьем колесе, прокручивала в голове малозначащие детали. Например, представляла, как Серж наклоняется к окну «эм-джи», чтобы забрать черную тетрадь (кстати, почему черную? Он ведь мне такого не говорил). Если он поцеловал Мики («Я даже мимоходом поцеловал вас»), то в щеку или в губы, когда наклонялся или когда выпрямлялся? Есть ли в его рассказе хоть слово правды?