Всё, что необходимо для смерти (Орлова) - страница 31

— Ты и так это знаешь.

— Это война, Скади Грин. Это только кажется, что кто-то за Распад, а кто-то на стороне императора. Когда доходит до крови — настоящей крови — каждый сам за себя. И к хренам собачьим всю их политику!

Скади выдавила болезненную усмешку:

— А сейчас ты чью шкуру спасаешь? Неужели свою?

— Если бы это угрожало моей шкуре — я бы не связывался.

Он скинул её с себя, дотащив до середины нейтральной полосы, и женщина рухнула в снег.

— Дай мне пару минут, — он бросил рядом с ней ракетницу, которую забрал у пилота планера, и быстрым шагом пошёл назад, к лесу.


***

— Смотри! — один из дозорных Бресии на линии фронта ткнул пальцем в рассветное небо.

Где-то совсем недалеко от них взмыла ввысь малиновая ракета.

— В той стороне сбили наш планер, — ответил второй солдат, — может, пилот смог добраться до нейтральной?

— Пойди, проверь. Я прикрою.

Когда солдат нашёл раненую Скади, он был восхищён её мужеством: выжить после падения дирижабля, спастись практически из-под носа врага, переползти границу, убив вражеских дозорных, и всё это с открытым переломом ноги! Но он заметил кое-что странное. И это не давало ему покоя вплоть до тех пор, пока он не сообщил о том в тайную полицию. Там, где он нашёл подполковника Грин, в неглубоком снегу виднелись свежие следы армейских сапог. И вели они в сторону границы Распада.

Не моя война

Зимой Сотлистон выглядит так, будто кто-то расчертил лист бумаги прямыми линиями улиц и проспектов, углём нарисовал вдоль них невысокие, похожие на надгробия, дома, окутанные смогом с заводов братьев Звенских, а потом плеснул на своё творение стакан воды. И весь пейзаж превратился в однообразную выцветшую мглу, где нет ни солнца, ни неба; где под ногами — грязное месиво, а в лицо наотмашь бьёт холодный ветер, вооружённый дождём и снегом.

Я не люблю Сотлистон. И не понимаю тех, кто стремится жить в столице. Когда приходится пережидать здесь запрет на вылеты из-за ураганного ветра, чувствую, как этот город высасывает мои силы и мою жизнь.

Декабрь коротаю в госпитале. Доктор говорит, что из-за травмы допуска к полётам раньше середины весны мне не видать. А пока должна радоваться тому, что к празднику Дня рождения императора, который в середине зимы, буду дома. Я не отмечаю этот день. Точнее, — ночь, ведь император родился через два часа после полуночи. В круговерти нарочитого праздничного веселья я чувствую себя особенно одинокой. Но в этот раз я даже жду эту ночь, единственную в году, когда можно не спать. Когда в том, что ты не сомкнул глаз до самого утра, нет ничего странного: все гуляют по украшенным гирляндами улицам, веселятся, запускают в небо разноцветные фейерверки, а потом собираются за столами и пьют за здоровье императора до самого рассвета.