Так, через метафору рукопожатия матросов мы понимаем, чтó для Мелвилла — литературная работа. В известном эссе о Готорне он различает читателя простодушного, скользящего взглядом по поверхности страниц (superficial skimmer of pages), — и читателя, по-орлиному зоркого (eagle-eyed reader). Похоже, впрочем, речь идет не о разных категориях читателей, а о разных состояниях одного и того же лица — на собственном примере Мелвилл показывает, как можно быть тем и другим попеременно. Поначалу при чтении прозы Готорна, рассказывает он, вас обескураживает тривиальность заглавий и ситуаций, но некоторое время спустя вы с удивлением обнаруживаете, что «этикетки дешевого сидра» наклеены на бутылки с изысканным дорогим вином, то есть автор обманул вас… в вашу пользу. Чтение литературы всегда связано с созданием и разоблачением иллюзий, причем источником тонкого удовольствия может быть как первое, так и второе. Освоить этот опыт жизненно необходимо, поясняет Мелвилл, и вот почему. Истина в нашем мире никогда не являет себя прямо, а исключительно исподтишка, урывками, косвенно, — стало быть, и писателю нужно следовать той же стратегии, но без тактического сотрудничества читателя она обречена на поражение. «Никогда, ни при каких мыслимых обстоятельствах… [пишущий] не может быть вполне откровенным (all frank) со своими читателями»[303]— это значит, что он всегда зависим от их чуткости к недосказанному или сказанному окольным путем.
В «Опыте» Локка встречается любопытное наблюдение о природе чтения: когда мы читаем сосредоточенно, мы перестаем замечать язык и схватываем текст в целом, на уровне идей[304]. Читать рассредоточенно, стало быть, значит обращать внимание на дискретные речевые акты, сопряжения языковых форм со смыслом, что, конечно же, есть другой вид фокусировки внимания, по-своему исключительно ценный.
Дело в том, что, пользуясь речью для самых разных практических целей, мы почти никогда не замечаем плетение (textus) слов как таковое. А разве не похож этот процесс в самой своей незаметности на плетение «ткани Судьбы»? Ровно об этом размышляет Измаил в главе XLVII «Мы ткали мат», наблюдая себя и Квикега за будничным матросским занятием: «Основа, думал я, — это необходимость, и я своей собственной рукою пропускаю по ней свой собственный челнок и тку свою собственную судьбу на ее неподвижных нитях. А между тем капризно-равнодушное бердо Квикега толкает утóк, иной раз сильно, иной раз слабо, иной раз криво, иной раз косо, как придется… это равнодушное, беззаботное бердо — это случай; да, да, случай, свобода воли и необходимость, ни в коей мере друг друга не исключающие, а переплетающиеся во взаимодействии» (222). Необходимость, свобода, случай… В литературном диалоге этим трем инстанциям соответствуют авторское решение, читательский выбор, изменчивость обстоятельств, то есть контекста восприятия текста. Природа смыслопроизводства предполагает осознание распределенности этой работы и необходимого в ней взаимодействия. К загадке Судьбы любой человек имеет доступ через повседневную практику — в меру внимания к ней, которое готов разделить с нами кто-то другой.