В стихотворении «Бейте бедняков!» контраст между гуманно-сентиментальной нормой отношений и гротеском «справедливого обмена» принимает и вовсе шокирующий вид. Проникшись скепсисом к ученым книгам (они трактуют «об искусстве сделать народы счастливыми, мудрыми и богатыми»), герой намерен осуществить в отношении конкретного человека (опять-таки нищего) гуманный и воспитательный акт: понудить его выйти из положения привычной униженности и встать в положение равнодостоинства. На просьбу о милостыне благотворитель отвечает нищему побоями. Комически «натуральное» описание бессмысленной потасовки («Сломав себе ноготь, я выбил ему два зуба…») бьет в нос, как вонь экскрементов, любимая уличными псами, — и тоже действует как вызов: вдохните глубже, ценители гармонической парфюмерии! подвергнитесь вызывающе злой прозо-поэтической «шутке» — как удару, то есть шансу преобразовать себя. Разве не может читатель-в-роли-нищего реализовать свое право на ответное действие и таким образом преобразовать акт принятия милостыни в акт справедливого обмена?
Когда Бодлер завершает свой ранний художнический манифест словами посвящения буржуа («…вам, буржуа, естественно, посвящается эта книга, ибо книга, которая обращена не к большинству, большинству и числом, и способностями, — бессмысленная книга»), он, конечно, ехидничает по поводу «естественности» и «осмысленности»: эти ценности, присвоенные большинством, редуцированы к плоской однозначности. Однако они не отвергаются начисто, иначе исчезло бы напряжение парадокса, а потенциал человеческого развития обнаруживается Бодлером не иначе как на грани парадокса. «Стихотворения в прозе» даже более последовательно, чем «Цветы зла», культивируют то экспериментальное отношение к жизни, от которого большинство «здравомыслящих» людей шарахается боязливо, в то же время испытывая к нему неодолимое — и, возможно, спасительное? — влечение. «Безвинных чудовищ», гротескных людей края поэт оценивает соотносительно с усредненной «нормой», которой сам и противостоит, и принадлежит, которую презирает, но непрестанно имеет в виду. Нравственный инсайт он связывает с усилием выбирать себя при ясном сознании несвободы и невозможности выбора. От этой упорной работы и читающему его стихотворения в прозе никак невозможно уклониться.
О пользе поэтических прогулок
Работа: ценность созданная и воспринятая.
Уильям Карлос Уильямс Патерсон[247]
«Поэт, выходящий на авансцену в лирике конца XVIII века, часто предстает перед нами как вольно прогуливающийся»[248], — подмечает современная исследовательница западноевропейской поэтической традиции. Преданность поэтов «прогулочной манере», коннотирующей неформальность, повседневность, гибкое соединение приватности самосознания и публичности присутствия, сохраняется и в дальнейшем — по-видимому, неслучайным образом.