Послание к Римлянам (Барт) - страница 18

убеждения), как быстро он одновременно способен (если это не удается в мгновение ока) расчетливо совершить спасение паулинистичес-кого корабля и переложить ответственность за смысл текста на «личность» Павла, на «событие Дамаска», якобы объясняющее все самое невероятное, на иудаизм, эллинизм, античность вообще и на другие полубожества. «Позитивно» ориентированные экзегеты счастливее своих «либеральных» коллег лишь в том случае, если более или менее сильная ортодоксия или другое исторически связанное христианство, к которому они пытаются возвратиться, есть все же нечто более основательное и значительное, чем религия совести «культурных протестантов». В принципе это означает лишь то, что недостаток упорного желания понимать и толковать они скрывают немного лучше. В отличие от них я полагаю, что эта первая примитивная попытка перефразирования и все связанное с ней может представлять собой лишь отправную точку для существенной обработки текста, производимой с помощью мощных инструментов неумолимого и эластичного диалектического движения. Мне кажется, что сторонники историкокритического метода должны быть более критичными! Ибо невозможно определить, как же необходимо понимать «написанное» путем несвязной, определенной с некоей случайной позиции экзегета оценки слов и словесных групп текста, это можно сделать лишь путем по возможности свободного и связного подхода к внутренней динамике понятий, предлагаемых текстом с большей или меньшей ясностью. Kpiveiv означает для меня, будучи прилагаемым к историческому документу, соотношение всех содержащихся в нем слов и словесных групп с предметом, о котором они, если мы не обманываемся, ясно говорят, означает обратную связь со всеми данными в них ответами на бесспорно поставленные ими вопросы и все вместе - на заключающий в себе все вопросы кардинальный вопрос; означает толкование всего того, что говорит документ, в свете того, что только и может быть сказано и поэтому действительно только и говорится. Необходимо оставить как можно меньше от всех этих блоков лишь исторических, лишь данных, лишь случайных определений и как можно яснее раскрыть связь слов со Словом в словах. Как понимающий я должен дойти до той точки, где я нахожусь практически только перед загадкой предмета, а не перед загадкой документа как такового, где я почти забываю, что я - не автор, где я практически полностью понял, что могу дать автору говорить от моего имени и сам могу говорить от его имени. Я знаю, что эти слова вызовут шквал критики, но я не понимаю, что же тогда называть «пониманием» и «толкованием» -задавался ли, к примеру, Литцман вообще серьезно этим вопросом? -если человек почти не намеревается прилагать усилия в этом направлении (а на большее он не способен), хотя он одновременно являет такое поразительное усердие в другом направлении, но довольствуется самым скудным и видит в этом триумф истинной научности? Разве эти ученые, которых я действительно уважаю как историков, не знают, что в словах заключен предмет, кардинальный вопрос, высказывание? Разве они не знают, что есть тексты, например тексты Нового Завета, заставить говорить которые - чего бы это ни стоило - есть высшее и глубочайшее дело (если здесь вообще можно использовать это слово)? Разве они не знают, что церковное будущее их студентов ставит перед ними не только практический, но и в высшей степени онтологический вопрос? Я знаю, что такое из года в год восходить на церковную кафедру для проповеди: я должен и желаю понимать и толковать, но все же не могу, потому что в университете нас не научили практически ничему, кроме знаменитого «благоговения перед историей», которое, несмотря на красивый оборот речи, означает лишь отказ от любого серьезного благоговейного понимания и толкования. Действительно ли историки полагают, что они тем самым исполнили свой долг по отношению к человеческому обществу, что они re bene gesta (лат. хорошо выполнив дело. - Прим. пер.) в пятом томе предоставляют слово Нибергаллу (Niebergall)? Да, в силу моих обязанностей священника я пришел к необходимости того, чтобы острее воспринимать Библию в моем желании понимания и толкования, но разве находящиеся в лагере профессиональных новозаветников действительно считают, что это - дело «практического богословия», как это вновь высказал Юлихер в мой адрес с закоснелой и неслыханной уверенностью? Я не «пневматик», как он меня назвал. Я не «ярый противник исторической критики». Я знаю, что проблема не проста. Но когда это также осознают с противоположной стороны и поэтому будут говорить об этом с большей готовностью к покаянию, можно будет рассчитывать на взаимопонимание, наряду с явными для меня сложностями и опасностями того, что я называю критическим богословием, и стремлением по возможности избежать их. Но не ранее.