Ст. 6-8. Но праведность, происходящая из верности Божьей, говорит так: Не говори в сердце твоем: «Кто взойдет на небо?» (то есть чтобы Христа свести!) или «Кто сойдет в бездну?» (то есть чтобы Христа из мертвых возвести!), но что говорит она? «Близко к тебе слово, в твоих устах и в твоем сердце!» (то есть слово верности Божьей, которое мы возвещаем!) (Втор 30:12-14).
«Праведность, происходящую из верности Божьей» провозглашает, как мы видели, в качестве «цели закона» и Моисей. Если церковь боится и отказывается воздать Богу хвалу, то она не может сослаться на то, что человек - это только человек и он обладает только человеческими возможностями. Весть от Бога, Неведомого, Творца и Единовластного не чужда ей, не чужда человеку. Она есть то чужое, что как граница всего человеческого не может быть чуждым ему. Если человек действительно проходит до конца свой собственный путь, то он предстоит перед Богом. Тогда с ним находится и церковь перед этой своей иной возможностью. В той точке, где церковь могла бы предстать перед Богом, могла бы совершенно серьезно воспринять саму себя, в действительности прекратилась бы всякая погоня за «законом праведности» (9:31), прекратилась бы бессознательная ревность о Боге (10:2), стремление к созданию собственной видимой праведности (10:3), и церковь стала бы тем, что человек действительно ищет в ней или ожидает от нее: местом плодотворного, многообещающего покаяния и ничем иным. Продвигаясь к этой точке, церковь глубоко разочаровывается в своих отчаянных усилиях двигаться то «на небо», то «в бездну», она ужасается попыткам быть «наивысшей» и «наиглубочайшей», желанию иметь, говорить, представлять, показывать, распределять все это, то есть попыткам самой совершать дело Божье, эффектно подавать инкарнацию Божества и воскресение человечества: то через динамику и необыкновенность своего слова, то через эстетическое рафинирование своего культа, то через популяризацию своего языка, то через удвоение и утроение, через увеличение интенсивности и расширение базиса своей служебной организации, то через спешное согласие со всевозможными в высшей степени сомнительными «желаниями мирян», то через богословское или демагогическое искусство, то через приспособление к грядущим и уходящим романтическим, либеральным, национальным и социалистическим чаяниям времени. Ей следовало бы знать, что нельзя эффектно подать Христа, «свести» или «возвести» Его, что Он ни в коем случае не есть возвышенный, просвещенный, идеальный человек, но новый человек, что Рождество - не праздник матери и ребенка, которых мы так знаем и любим, Великая Пятница - не повод, чтобы еще больше, чем обычно, заняться нашими страданиями, Пасха - не представление победы нашей жизни, наших устремлений (например, социализма или воскресения Германии!), Вознесение - не символ поднимающегося к небу нашего идеализма, а огонь Пятидесятницы не имеет ничего общего с устраиваемыми нами фейерверками, даже если бы они были такими восторженными и чистыми. Церковь (включая любую самую незначительную церковную общину, которая полностью согласна с тем, что она - не церковь) в этом случае была бы тем местом, где в отличие от всех остальных мест соблюдается, создается и сохраняется подобающая (и никогда до конца не измеренная!) дистанция по отношению ко всему высочайшему и глубочайшему, чтобы оно само в конце концов могло взять слово, она была бы тем местом, где действительно не обязательно «молчать» с ладаном или без него, ибо молчание перед Богом есть смысл происходящего здесь молчания и (громкой!) речи, она была бы тем местом, где человек слышит радостную весть, позитивное слово Божье именно потому, что он здесь (в отличие от всей благосклонной сентиментальности и морали) слышит в высочайшей степени негативное слово о кресте, и только его. Необходимо особенно подчеркнуть, что желание «сойти в бездну», которого не должно быть, подразумевает напрашивающуюся попытку облачить это, в конечном счете единственно остающееся у церкви, негативное «слово о кресте» в человеческую позитивность: пусть путем того, что вместо привычного христианского идеализма ныне эта весть об остановке и разрушении начинает излагаться с плерофори-ей