Послание к Римлянам (Барт) - страница 248

, убедительностью и особым мастерством. Либо путем того, что это радикальное отрицание всего человеческого, «пропасть», разверзающуюся здесь, человек делает новой, в высшей степени своеобразной и остроумной, богословской точкой зрения. Либо путем того, что его проповедуют как метод получения спасения и тем самым снова делают по-человечески возможной позицией и направлением, моралью! Мы не должны замещать обычную активность церкви искусственной пассивностью, ее обычную экстенсивную пропаганду - якобы интенсивным, многозначительным, на самом же деле в высшей степени спорным, ибо в высшей степени преднамеренным, в высшей степени неестественным «ожиданием», молчанием, бездействием и искать в них спасение. Об этом не может быть речи!

«Близко к тебе слово, в твоих устах и в твоем сердце, то есть слово верности Божьей, которое мы возвещаем». В первую очередь это означает: нет нужды в каких бы то ни было махинациях, искажениях, в позитивной и негативной искусственности. Необходимо лишь одно: взгляд на самое близкое, то есть на бедствие и обетование жизни, выражающиеся в каждом слове твоих уст, в каждом порыве твоего сердца. Ты находишься (лишь через то, что ты - человек) на этой границе человечества, в этой проблематике, единственный ответ на которую есть «возвещаемое нами слово о верности Божьей». Самое простое, самое будничное, самое лишенное иллюзий, критическо-мирское понимание бытия, существования мира и жизни - это единственное условие, которое необходимо выполнить, чтобы мы с нашей стороны приблизились к «Слову». Если бы церковь захотела возвратиться из всех своих священных высот и глубин, из всех областей ее церковных экстенсивных и интенсивных возможностей к жизни, к человеку, к своему состоянию, захотела бы возвратиться из всей удаленности к «близкому», чтобы взглянуть в глаза проблематике бытия, то она наконец увидела бы свою действительную задачу, нужду и ответственность, увидела бы тем самым и Того, Кто уготовляет ей все это, чтобы тем самым быть близким ей. Мы повторяем, что, ведя речь об этой разочарованной и концентрирующейся, об этой строго целесообразной, большей, чем «реформированная», церкви, мы имеем в виду церковь Иакова, церковь чуда и веры, невозможную возможность, «церковь пустыни», которая никогда не может появиться в этом качестве в ряду других, которая тем самым не может стать предметом нового движения, школы или учреждения, ибо она могла бы и желала бы проявиться повсюду и сразу же, в той или иной, в любой возможной церкви, считающей, что она серьезно воспринимает саму себя. Отход на внутреннюю линию, который здесь необходимо было бы осуществить, не есть планируемый тактический маневр, имеющий начало и конец, но стратегический смысл, обретаемый всеми маневрами церкви; они должны обладать им и сохранять его. Еще сегодня он мог бы существовать без какой бы то ни было подготовки, обоснования, программного объяснения и практического рассуждения, чтобы завтра по-новому произойти как шаг из надежды в нужду, из нужды - в надежду; ибо это вечный шаг, новая характеристика и ориентация всех человеческих шагов, тот шаг, который сопровождается всеми возможными человеческими шагами или может не сопровождаться ими, тот шаг, который может вызвать любой человеческий шаг или воспрепятствовать ему. По отношению ко всем возможностям он всегда - абсолютно иная возможность, чтобы тем самым быть всегда и везде открытой возможностью и возможностью быть открытым -для Бога, каков Он есть, открытым для живого, неведомого Бога. Там, где она могла бы начаться, там за церковью Исава, над ней и в ней (даже если бы она была разрушающейся приходской церковью!) была бы церковь Иакова. Ибо еще раз: «Близко к тебе слово», говорит праведность Божья (Втор 30:14). Это слово готово к тому, чтобы быть серьезно воспринятым, готово к тому, чтобы сделаться действенным, готово к тому, чтобы притеснять нас самым сильнейшим образом и освободить нас самым высочайшим образом, готово к тому, чтобы мы слышали и произносили его - то слово, которое, будучи словом Христа, никогда не будет до конца услышано и произнесено. Мы сами ожидаем того, чтобы слышать и произносить его. Проблематика нашего бытия необычайно сложна, поэтому мы не можем не ожидать звука трубы последнего вопроса и ответа по ту сторону всего существующего, - но поскольку действительно по ту сторону, то именно в шорохах предпоследних вопросов и ответов. Однако конституирующее церковь «Слово Божье» (хотя и слышимое человеческими ушами, возвещаемое человеческими устами!) слишком веское, слишком значительное, слишком трансцендентное, чтобы его можно было рассматривать иначе, кроме как трубу последнего вопроса и ответа. Куда бы мы ни взглянули, нам близко слово, готов динамит. Если же, несмотря на это, ничего не происходит или снова и снова происходит нечто иное, мы отваживаемся только на самое малое, которое есть самое великое, мы снова и снова предпочитаем один день во дворах Господа тысячам других, желаем, чтобы наши руки никогда не опустели, в конце концов осознавая, что взять можно лишь пустыми руками, у нас всегда уже есть ветер в парусах и штурвал в руках, еще до того, как мы знаем, куда лежит наш путь, башня уже строится и война уже объявлена до того, как мы оценили расходы и посчитали наши войска, - тем самым мы в любом случае не можем сказать, что мы оставили нечто невозможное, ибо именно это невозможное есть для нас близкое, готовое, возможное, оно само навязывается нам, желает вторгнуться к нам, оно уже здесь: более возможное, чем все, что мы считаем возможным, - свет светит во тьме.