«Возможно», некто действует «как проповедник», как увещающий, утешающий, приглашающий. Здесь, очевидно, необходимо особенно вспомнить о «священниках». Священник как единственная этическая возможность? Кто не изумился бы при этом? Но что здесь изумительного? Очевидно лишь то, что психология, мораль, библейская история, общее благо, церковная традиция, личное переживание должны были бы быть необходимыми, настоятельными темами. В действительности же это не так, и скорее речь идет о затруднении, которое Бог уготовляет человеку, об обетовании, которое человек имеет от Бога. Если, «возможно», тот или иной человек в страхе и трепете столкнулся с этой темой, если она стала для него настолько экзистенциально важной, что он не может выбрать никакую иную тему, тогда он осознает, что, если необходимо проповедовать, то единственным предметом проповеди может быть крест, воскресение и покаяние, тогда проповедь - это единственная этическая возможность, тогда осуществляется проповедь, увещание, утешение и приглашение, тогда этот человек в своем многообразии вновь - Единый, именно как священник призван, оправдан, избран и благоугоден Богу.
«Тот, кто должен раздавать: в простоте. Обладающий властью: усердно. Совершающий милосердие: в радости». Итак, снова демонстрация переходит от речи тех или иных свидетелей к действию в более узком смысле слова. Почему именно это действие: раздаяние, обладание авторитетом, совершение милосердия? Да, почему? Благодать, очевидно, означает, что блаженнее давать, чем брать. Благодать, очевидно, означает, что в поле зрения появляется авторитет, нечто импонирующее, требующее уважения. Благодать, очевидно, означает: иметь открытое, а не малодушное, закрытое сердце. В той «общине», которая есть сообщество, основанное Единым, отдельные люди обладают этими возможностями, здесь, очевидно, действуют эти «дарования». «Должности» существуют здесь только при осознании великого смятения человека Богом. Без этого смятения человек, каков он есть, вероятно, не поступал бы именно так. Безутешный человек не пытается ни раздавать, ни импонировать, ни совершать дела милосердия. Ему не по душе (даже если бы он был способен на это) совершить даже нечто, призрачно напоминающее такое действие. Ибо это действие во всей его абсолютной сомнительности тем не менее имеет своей целью преодоление человека. Там, где есть принесенные в жертву люди (12:1), там в той или иной форме вместе со свидетельством уст пытается осуществиться такое действие, такая позиция, такая «должность». Здесь необходимо помнить о том, что все эти должности -одна должность, что многообразие отдельных личностей может проявляться только в одной и той же целесообразности, что здесь необходимо прославить Бога, а не люди должны в естественном расположении своего доброго сердца наслаждаться жизнью, что все «должности» находятся под крестом (не о том, что они должны находиться там; ибо само собой разумеется, что они находятся там!). Если мы помним об этом, то «раздаяние» совершается «в простоте», в этой внутренней свободе, которая не делает даяние торжественным и принятие горьким, но делает даяние и принятие свидетельством о непостижимой простоте Бога. В этом случае будет осуществляться власть, ибо она здесь, и не для того, чтобы быть здесь, причем именно в этом критическом определении словом «усердно». Речь идет и о милосердии, ибо излившееся на человека от Бога милосердие не оставляет ему ничего иного, кроме как самому быть милосердным «в радости», в меланхоличном юморе окончательной самооставленности. Таким образом, эти возможности становятся этическими в тени эсхатологической возможности, и нигде иначе, но тогда они сразу же становятся принудительными и каждый раз единственными возможностями.