«Не следуйте вашим случайным понятиям!» (Прем 3:7). Это негативное правило, которое прежде всего вытекает из рассмотренного спуска вниз. «Там, наверху», о каких бы «высотах» ни шла речь, у человека есть «случайные мысли» (ср. 11:25), человек ориентируется тем или иным образом на необходимость самосохранения, саморазвития, самоутверждения и самозащиты, и это «само» случайно. Человеку нужны некритичные масштабы борьбы за существование. Человек наивно доверяет таким понятиям, как «я», «ты», «мы», «другие». Человек видит себя в определенном «положении» или (о юмор!) на определенной «позиции», он трагически говорит о «противнике», «превосходстве» и «победе»; человек сам становится жертвой этих масштабов: он «продвигается вперед» или нет, он «возвышается» или вновь падает, он борется удачно или безуспешно, у него есть успех, но он получает и удары, раны, разочарования, оскорбления. Все это «случайные» понятия, которые человек приобретает в таких обстоятельствах. Человек судит под действием неквалифицированного взгляда и в зависимости от прилива крови к сердцу, в зависимости от «противника» и в еще большей зависимости, в изначальной зависимости от самого себя. Мы не должны заблуждаться, что именно это и есть в буквальном смысле слова непрерывное правило нашего действия: мы следуем случайным понятиям. Все же эта линия может быть если не прервана, то, по крайней мере, преломлена, искривлена. Фундаментальная атака на человека оставляет свои следы. Именно тот факт, что серьезность и сила христианской этики заключаются в остроте, в которой здесь не отвечают (всегда только демонстративно, всегда лишь зрителям!), но спрашивают, именно относительность этики благодати есть секира при корне «случайных понятий». Абсолютные этические ответы, которыми может увенчаться человеческая уверенность, есть корень всех «случайных понятий», тайна всех «высот». Христианская этика как окончание всех абсолютных этических ответов есть фундаментальное окончание триумфов и страданий, которые приносит нахождение на той или иной высоте. Любая высота, любое нахождение здесь или там, любая борьба и противоречие между людьми в этом мире, даже если бы они были самым святыми и самым необходимыми, - это всего лишь образ. Единая истина лишает нас энергии, с помощью которой мы могли бы запутаться в какой-то истине. Единая несправедливость лишает нас отваги воспринять какую-то несправедливость так, как если бы мы встретились с чем-то особенным. Единая победа лишает нас напряжения, с которым мы хотим ожидать ту или иную победу. Разве это «обезоруживает»? Разбиваются ли здесь все кости в нашем теле? Да, именно об этом идет речь. То, что по эту сторону обезоруженности есть наше мужество, должно умереть. Этика, которая не прошла через этот очистительный огонь, не есть этика, но жизнь, пафос, эрос, она - не необходимость, но случайность и произвол, она - не свобода, но неволя, она не от Бога, но ее можно объяснить только с точки зрения психологии, если не психиатрии. Христианская же этика есть (благодаря тому, что она нигде и никогда не сгущается до состояния данности) та смелость, по сравнению с которой вся наша смелость есть трусость. Она (как разрушение любой индивидуальности) есть основание индивидуума. Она есть трансцендентное (нигде и никогда не проявляющееся как «чистота»!) очищение действия от всех биологических, патетических, эротических элементов, абсолютный протест против любого занимаемого человеком высокого положения - и именно поэтому и в этом - абсолютная этика, именно поэтому и в этом - возвещение грядущего мира.