Послание к Римлянам (Барт) - страница 297

«Насколько вам возможно, сохраняйте мир со всеми людьми!» Сохранение мира может быть превосходной демонстрацией. Она может означать, что Бог не дает человеку передышки и поэтому у него не хватает силы на удары, даже вроде бы такие оправданные и имеющие благие цели. Сама по себе ситуация между человеком и человеком всегда запутана, она совершенна лишена мира, и люди вынуждены раздавать удары направо и налево. Сам по себе ближний ни в коей мере не претендует на мир; ибо он, так сказать, всячески раздражает нас как воплощение хорошо известного человека в постоянно новых, постоянно более неприятных вариантах своей принципиальной неисправимости, капризности, ожесточенности и абсолютной непривлекательности. От нас нельзя требовать, чтобы мы дружески встречали это существо, становящееся для нас тяжким бременем как наше собственное «я», когда оно случайно встречается нам в другом. И напротив, если спор с ближним обещает нам определенное облегчение в споре с нами самими, почему бы нам не поспорить? Нет ничего более естественного, чем война. Но война указывает на нечто внеположное именно потому, что она всегда в конечном счете направлена против известного человека. Война - это выражение того, что мы познали человека таким, каков он есть в его невозможности, и хотели бы избавиться от него, выражение того, что мы тем или иным образом видим его в критическом свете Единого, кто он не есть. Неудачное выражение, поскольку наша борьба с ближним никоим образом не производит отрицания известного человека. Он не умирает, даже если мы продолжаем борьбу с тем или иным ближним до его полного уничтожения. Отрицание известного человека есть, очевидно, Иисус Христос, Единый во всех. В тот момент, когда мы осознаем это, наша борьба с самими собой и борьба с ближним должна прекратиться, ибо она беспредметна. Во Христе невозможна никакая война. Ведь Он - наш мир! Речь не идет о том, чтобы еще раз обременять того или иного человека тем, что и он - человек! Речь не идет о том, чтобы сделать из права Божьего (перед которым все люди неправы) право одного человека (перед которым неправы другие)! Речь идет о том, чтобы заметить: именно очевидно провоцирующее в человеке есть указание на его невидимое божественное оправдание! Война - это естественное действие человека, который, абсолютизируя свою точку зрения на ближнего, желает быть как Бог. Нам близка идея сохранять мир любой ценой, причем со всеми людьми. Откуда нам взять силу, откуда пафос к борьбе, если мы поняли, что мы - не Бог? Разве мы не должны, просто сохраняя мир, демонстрировать свободу и милость Божью? «Насколько вам возможно», сохраняйте мир! Мы знаем, почему и здесь мы не говорим большего. Граница возможного для нас есть Бог. Ничего из того, что мы называем миром, не есть - здесь мы не можем следовать Канту - всего лишь удаленный предварительный этап, ведущий к «вечному миру», к «царству практического разума». Речь идет о познании Бога и Его мира, когда мы говорим, что видим в ближнем Иисуса Христа и поэтому видим в войне мир. Это видение может и должно осуществиться через сохранение мира. Бог никогда не познан, Его только познают. Бог остается свободным. Остается возможность того, что мы должны воевать с самими собой, и на некотором удалении существует возможность того, что мы должны враждовать с ближними. Остается оговорка, что Бог мог бы воспрепятствовать нам видеть Иисуса Христа в том или ином ближнем. Разумеется, речь идет об оговорке Бога: ее нельзя смешивать с так называемым «мораторием Нагорной проповеди», который лютеранин в случае необходимости применяет к самому себе, ее нельзя смешивать с оговоркой какой-то человеческой необходимости, даже самой высокой, это не предлог к военной проповеди о «чистой совести» при ввязывании в драку. Человек не должен иметь «чистой совести» ни в состоянии войны, ни в состоянии мира. Однако и самый искренний миротворец знает, что мы постоянно находимся в положении, когда мы не можем увидеть Единого в других, ненавидеть его зло (12:9). Этот Единый в другом не есть некая данность. Поэтому необходима демонстрация вражды и, возможно, войны. Познание Бога в войне означает, что мы спускаемся с этой воинствующей высоты, но не поднимаемся на мирную высоту. Оно ведет к Богу, а не к действию или состоянию человека, ведет не к «войне» и не к «миру». Церковь, знающая, чего она желает, строгим жестом не будет близко подпускать к себе милитаризм, как и дружеским жестом - пацифизм. Серьезность заповеди сохранения мира заключается в том, что и она иллюстрирует первую заповедь, что и она указывает на Бога. В ней заключается то, что она не есть абсолютная, ригористическая заповедь мира. Эта заповедь именно в своей преломленности («насколько вам возможно») есть указание на мир грядущего мира.