«Любящий другого исполнил закон». На вершине наших рассуждений об отношении человека к Богу, по ту сторону всех данных или мыслимых в качестве данных возможностей, по ту сторону «закона» и религии со всеми их требованиями, обращенными к мышлению и желанию человека, мы встретили в высшей степени загадочное понятие любви (5:5; 8:28 и т. д.; ср. 12:9) как невидимую связующую точку высшего человеческого стремления и поэтому одновременно как его радикальное изменение. Мы определили это понятие как безусловно нечеловеческий акт мышления и желания, как целесообразность по отношению к проблематике бытия, которую можно описать как психологическую предпосылку, как «излияние» духа (5:5), ту целесообразность, благодаря которой человек познает Бога, хватается и цепляется за Бога, за неведомого, скрытого Бога как за последнее «да» в последнем «нет» всего данного жизненного содержания. Любовь - это экзистенциальное предстояние человека перед Богом: прикосновение к нему свободы Божьей и именно в этом прикосновении основание его личности, его «индивидуальности» (вероятно, мы можем так выразиться). Любовь как «непостижимый путь» (1 Кор 12:31) представляет собой вечный смысл всех наших постижимых путей, она есть осуществление их высшей вершины, осуществление религиозной человеческой возможности как возможности Бога и поэтому «исполнение закона». Но ведь мы понимаем: все эти размышления прекращены как размышления благодаря их связи с жизнью, которую мы должны прожить в ее абсолютной неповторимости и конкретности; наш разговор о Боге прерывается именно в своей высшей точке самим Богом, который как неведомый Бог уклоняется от нас и снова противопоставляет себя нам в вопросе «что нам делать?» (12:1)? Ответ: любящий другого упражняется в этой целесообразности, идет по непостижимому пути, исполнил закон. «Возлюби ближнего твоего как самого себя!» (Лев 19:18).
«Возлюби ближнего твоего!» В реальности ближнего мы наиболее ярко и полно сталкиваемся с этой непостижимой проблематикой бытия. Загадка «изначального состояния природы» ярко и полно задана нам тем фактом, что «человек противостоит человеку», этот человек - другому человеку, что каждому отдельному человеку через исключительность другого напоминают о его собственной исключительности, то есть о его сотворенности, о его потерянности, о его грехе и о его смерти. Именно здесь решается, является ли невозможная возможность Бога метафизическим призраком по ту сторону человеческих возможностей, с которыми мы постоянно сталкиваемся в ходе нашего разговора о Боге. Может быть, мы просто мечтали, утверждая психологическую предпосылку, излияние любви к Богу в наши сердца, может быть, мы выстрелили вслепую, утверждая это познание последнего «да» в последнем «нет», может быть, наше понимание Бога все же было «пониманием на расстоянии» (Кьеркегор)? Действительно ли неведомый Бог говорил с нами в Иисусе Христе, является ли прикосновение свободы Божьей, основание индивидуальности, вступление на «неведомый путь» экзистенциальным событием? Именно здесь решается, знаем ли и любим ли мы Его, неведомого Бога, в неизвестности «ближнего», в полной, обобщающей все загадки бытия и требующей нашего участия инаковости другого, слышим ли мы в нем голос Единого. Мы помним, что любовь к Богу осуществляется именно тогда, когда мы так остро встречаем противостоящее нам в проблематике бытия невидимое «ты», что мы неминуемо сталкиваемся с вопросом «кто же я?», познаем именно в этом вопросе ответ на него и можем лишь признать превышающее всякое мышление единство нашего я, полностью поставленного под вопрос, с этим противостоящим ты. Это вопрошающее и отвечающее «ты», очевидно, мы встречаем наиболее ясно и полно в проблематике «попавшего в руки разбойников» ближнего. Если я не слышу вопроса и ответа, если я слышу здесь только голос другого, но не слышу в голосе другого голос Единого, то я действительно вообще не слышу его.